Стыд и срам. Постскриптум

Сдав рукопись книги "Так называемый секс" в издательство, я уехал в октябре 1990 года в зарубежную командировку. Первую за тридцать лет журналистского стажа. Зато сразу в Южную Америку - Аргентину и Бразилию.

Вернулся домой 1 ноября, почти через месяц. Магазины стали еще более пустынными. Ленсовет объявил о переходе с 1 декабря на торговлю по карточкам. Президент СССР получил от Верховного Совета страны новые, расширяющие президентскую власть полномочия. ПДК - предельно допустимые концентрации тяжелых металлов, нефти и прочей гадости в водах моего родного НЛО (Нева - Ладога - Онега) - повысились, как и ожидали противники дамбы. ПДК ненависти, насилия, бескультурья и их производных - порнухи, срама и глума - в нашем обществе тоже увеличились.

Газеты всех оттенков и направлений обсуждали, надо ли праздновать 7 ноября. Одни утверждали, что это величайшее событие мировой истории и наша гордость, несмотря на издержки ("издержки" исчислялись многими миллионами загубленных жизней соотечественников). Другие настаивали на том, что это национальная трагедия, наш стыд и позор, опять-таки ссылаясь на пролитую кровь. Одна из газет, купленная мной в киоске "Союзпечати" у станции метро "Чернышевская", выделялась среди прочих изданий подслеповатой печатью, ценой (три рубля за четыре странички половинного формата "Известий") и - главное - откровенностью содержания, выходящей за рамки приличия и пристойности, не знающей никаких ограничений, не признающей никаких правил игры. В наши дни всякая подобная акция, любое такое деяние именуется "беспределом". Издающаяся неизвестно кем Новая СуперСексуальная Газета, как сама себя она аттестует, гордо названа "Sex-Bespredel".

Читатели этой книги, очевидно, понимают, что ее автора не удивишь и не проймешь ни "искусством минета", ни куннилингусом, ни какими-либо иными ласками Гебы, или орогенитальными контактами, ни "бешенством половых органов", ни "некрофилами", ни способами "продления наслаждения" (в кавычках даются названия разделов Новой СуперСексуальной Газеты).

Желающих уточнить значение специальных терминов хочу отослать к справочнику "Сексопатология", вышедшему тиражом 300 тысяч экземпляров в издательстве "Медицина" в 1990 году под редакцией профессора Г. С. Васильченко. Впрочем, для понимания всех переводных, зарубежным авторам принадлежащих статей в "Sex-Bespredele" и во многих аналогичных, хотя и не столь "беспредельных", изданиях явно мало одного справочника, надо и труды Свядоща доставать ("Женская сексопатология", "Неврозы"), и двухтомную "Частную сексопатологию", и книги Имелинского, Мильмана, и многое-многое другое. Знания лишними никогда не бывают, тем более знания о человеке и его природе. Другое дело, будете ли вы применять полученные знания на практике и как будете применять. Знания самых интимных сторон человеческого бытия и их применение - если, разумеется, не нарушены нормы морали и не преступлен закон - не являются сексуальным "беспределом", хотя, замечу попутно, не нужно продавать на каждом углу все эти подслеповатые листки, которые можно купить запросто, как жареные семечки.

Так что же все-таки считать "секс-беспределом"?

Можно ответить предельно сжато: полную утрату культуры стыда. Ответить одной фразой и пояснить, что в защиту культуры стыда (журнал "Курьер ЮНЕСКО", сентябрь 1990 года) выступил известный советский специалист по культуре античности и средневековья, филолог, философ, теолог Сергей Сергеевич Аверинцев. Ему был задан вопрос: "Вы одновременно представляете и науку, и культуру. Как, по вашему мнению, можно охарактеризовать современное состояние культуры в мире? Какие тенденции вы считаете позитивными, а какие, наоборот, вызывают у вас тревогу?"

Подчеркнув, что надежды не отделить от тревог, Аверинцев высказал мысль слишком, по моему разумению, прекраснодушную, а именно: "Если что обнадеживает, так это полное исчерпание идеологического бреда. Он еще может - упаси, Господи! - возвращаться, но лишь как фарс, хотя бы и страшный. Он уже никогда не будет серьезным соблазном для человеческого духа. Никогда. Сама кровь жертв размыла алтари бесчеловечных культов. В неповинной крови - сила превыше силы". И далее: "Возьмем за ориентиры, за указатели "проезда нет!" две современные антиутопии: "1984" Оруэлла и "О дивный новый мир" Хаксли. Моя страна и большая часть человечества отдалились, кажется, от ужасов, описанных Оруэллом, зато ощутимей приблизились к реализации второго Невеселого прогноза".

Не знаю, верно ли наблюдение относительно большей части человечества, но так ли уж отдалилась (и полностью исчерпала идеологический бред?) от тоталитаризма наша страна, чтобы можно было полагать, что все нарастающее противостояние одной части общества другой, одних государственных образований другим, одной нации другой никогда больше не приведут к страшным столкновениям, к неповинной крови?..

А вот тревогу Аверинцева о реализации второго невеселого прогноза нельзя не разделить: "Для нас уже отлично знакомы из повседневного опыта примеры Славного Нового Мира: отмеченный крайней вульгарностью гедонизм (в моей стране лишь ограниченно реализующий себя по причине нехватки товаров, но тем более страстно переживаемый как невоплощенное стремление); полная утрата культуры стыда; наконец, не имеющий ничего общего ни с толерантностью, ни тем более с синтезом бессмысленный синкретизм капиталистических и марксистских реликтов, когда "Форд", "Фрейд" и "Маркс" - в равной мере сакральные слова безбожного человечества. Атмосфера, слишком широко разлитая и в жизни, и в суррогатах творчества, - это атмосфера "либидо", в которой больше нет ни тепла, ни структурности, присущей органическому. Словно машины оказались заражены похотью или, напротив, заразили своей машинностью человеческую плоть".

Это, если угодно, аналитическое описание морального и духовного, а вернее аморального и бездуховного, "беспредела", включающего как частный случай распада и наш "sex-bespredel". Беспредельность, запредельность этого и подобных ему новых суперсексуальных доморощенных изданий не в описании непривычных для нашего массового сознания половых контактов и особенно "сладких" любовных ласк, а в том безудержном, безответственном глуме, с которым новоявленные бесенята устраивают шабаш, глумятся над личностью, унижают человека, чьи политические и философские взгляды не разделяют. Можно по-разному относиться к тому или иному политическому деятелю, оспаривать его роль и место в историческом процессе, но когда неспособность политика решить крупные социально-экономические задачи объясняют в редакционной статье на первой полосе тем, что он был... импотентом, а на четвертой печатают скабрезнейший анекдот о нем же, то хочется спросить: "Куда смотрит закон?"

На свободу - если кто-то забеспокоился о посягательстве на свободу слова - никто не посягает. Есть проспект Свободы, а есть тупик Свободы, о чем применительно к французской топографии и реалиям западной жизни говорил осенью 1990 года на литературном вечере в Ленинграде вытолкнутый в начале 70-х в эмиграцию идеологами тоталитарного режима известный литературовед, бывший сотрудник Герценовского пединститута, ныне профессор 10-го Парижского университета Ефим Григорьевич Эткинд. Вернувшись после шестнадцатилетнего перерыва в родной город, он был неприятно поражен тем, как безошибочно отбирает советская массовая культура все худшее из массовой культуры Запада, а по части сексуального "беспредела", пожалуй, может дать фору Западу.

Не пожив толком на проспекте Свободы, мы уже загнали себя в тупики Свободы. Напомню Тютчева: "Не плоть, а Дух растлился в наши дни..." Формы растления духа разнообразны. Порнуха - одна из них, возможно, не самая опасная для здоровья общества и индивидов, но, безусловно, одна из самых мерзких. Когда порнуха идет густо, как лосось на нерест, когда военно-исторический журнал печатает расистский катехизис бесноватого фюрера "Майн Кампф", когда уголовная мораль вытесняет в обществе мораль общечеловеческую, а уголовники вытесняют с улиц наших городов законопослушных граждан и стражей закона, тогда хочется спросить: куда же смотрит власть предержащая и не пора ли ей власть употребить для защиты жизни, чести и достоинства своих сограждан?

Наконец, дождались. В декабре 1990 года Президент СССР М. С. Горбачев подписал распоряжение "О разработке неотложных мер по охране общественной нравственности". К тому времени, когда вы будете читать эти строки, комиссия во главе с министром культуры СССР Н. Н. Губенко, надо полагать, эти меры разработает. К чему они приведут - к защите общества, личности от потоков порнографии и насилия, повышению культуры стыда или к ужесточению цензуры, ограничению свободы, вмешательству общества, государства в частную жизнь?..

История нашей борьбы за охрану общественной нравственности заставляет задавать тревожные вопросы и испытывать небеспочвенные страхи и опасения.

Страхи и опасения, связанные с этим президентским шагом, относятся не только к области практического применения разработанных комиссией мер. Тут есть чего опасаться: наши охранители общественной нравственности слишком долго были запрограммированы на выполнение двух команд - "держать" и "не пущать", и им придется тяжко, когда придется различать не только белое и черное, но и множество оттенков разных цветов, в частности проводить водораздел между эротикой и порнографией (в чем и между специалистами-то нет консенсуса), между медицинской и псевдомедицинской литературой, между шедеврами искусства с эротическими мотивами и дешевыми поделками масс-культуры. Кто будет выступать строгим, но справедливым судией-экспертом - гинеколог, уролог, как было на судебных процессах эры первоначального распространения в нашей стране "секса, лжи и видео" (воспользуемся названием фильма - лауреата Каннского кинофестиваля)? Ничего не имею против врачей любой специализации, но, надеюсь, они будут решать вопросы с псевдомедицинской литературой, а не с эротикой в искусстве. Да и далеко не все критики, искусствоведы, социологи, психологи, философы годятся на роль экспертов по Эросу. Объективные критерии здесь отсутствуют, приходится полагаться на свой вкус, а где руководствуются вкусовыми критериями, там часто, увы, господствуют произвол, тирания вкуса, для художника губительная.

Надо заметить, что сами эти меры в начале 1991 года, когда рукопись готовилась к отправке в набор, автору были неизвестны. Оставалось только уповать на компетентность специалистов - социологов и психологов, - которых должна была по идее привлечь к работе комиссия. Но, как выяснилось из разговора с Игорем Семеновичем Коном, к самому авторитетному отечественному специалисту в области научной Сексологии комиссия не обращалась. Автор книги, будучи человеком любознательным, решил выяснить его мнение по поводу распоряжений Президента СССР по защите нравственности. И услышал от Кона (ответ датирован 11 января 1991 года - время столь динамичное, общественно-политические процессы так стремительно меняют свои знаки, что надо ставить точные даты): "Если бы наши власти были действительно заинтересованы в нравственности, они позаботились бы о повышении уровня сексуальной культуры населения. Но это по-прежнему "ничья земля". То, что сейчас делается, на мой взгляд, просто политические игры, один из элементов общего наступления реакционных сил, нагнетающих в стране атмосферу моральной, как и всякой иной, паники, чтобы задушить ненавистную им гласность. Насколько я знаю, со специалистами - социологами и психологами - комиссия не советовалась. А одними запретами делу не поможешь. Боюсь, что результаты будут такими же плачевными, как и результаты знаменитой борьбы с нетрудовыми доходами и пьянством".

Скоро, как известно, сказка сказывается, да не скоро дело делается. На этот раз, однако, дело сделалось быстро, и весной девяносто первого года, когда автор держал корректуру книга, он, как и все граждане страны, уже успел познакомиться с принятым Верховным Советом СССР постановлением "О неотложных мерах по пресечению пропаганды порнографии, культа насилия и жестокости". Законодатели поручили правительству учредить экспертную комиссию для оценки продукции искусства с целью установления наличия в ней признаков порнографии, культа насилия и жестокости, образовать регистр кино-, видеофильмов и видеопрограмм, возложив на него классификацию произведений и выдачу разрешительных удостоверений, разработать положение о публичной демонстрации кино-, аудиовизуальных произведений, образовать в органах внутренних дел специализированную службу по профилактике и пресечению правонарушений в сфере общественной нравственности. Постановление предусматривает, что продажа, распространение или рекламирование продукции эротического содержания могут производиться только в специально отведенных местах.

Будет ли работать это постановление и если будет, то как - со всей неукоснительной строгостью или с учетом тонкости, деликатности, сложности предмета рассмотрения?

И все-таки мои основные опасения связаны не с практическим применением мер по охране общественной нравственности, а с состоянием нашего общества и его культуры.

"Говорить о культуре стыда в наше время трудно, - продолжает Аверинцев. - В нашей стране особенно трудно, ибо все живо ощущают оскомину от благонравия, которое назойливо насаждалось патерналистскими правителями, поставившими себя в качестве опекунов над пожизненно несовершеннолетними соотечественниками. Что верно, то верно: благонравие - мерзкая карикатура на подлинную культуру стыда. Благонравие благородства не заменяет. Но путь от благонравия к благородству труден, а путь к неблагонравию, столь же массовому, столь же принудительному, столь же безличному, как худшее ханжество, - увы, очень легок. Можно лишь пожалеть о том, что не только неизбежным сопровождением, но и чем-то вроде символа либеральной демократии стали: в лучшем случае - рок-ансамбли, в худшем - sex-shops^* ... Я не защищаю ханжества. Но нельзя же не видеть, что pruderie^** ни в одну эпоху не навязывала себя с таким ошеломляющим успехом, как "сексуальная революция" (по-видимому, в силу общего закона, согласно которому революционный террор эффективнее консервативного). Нельзя не видеть, что обязательная вседозволенность так же отличается от жарких и страстных грехов прошлого, как раковая опухоль - от простой. Защитники природы, ставшие, благодарение Богу, столь деятельными, должны бы подумать о том, что человеческая природа тоже под угрозой, что небывало систематическое разрушение навыков стыдливости действует отнюдь не на какую-то ограниченную сферу "сексуальной этики", но имеет последствия неограниченные и непредсказуемые... Если sex-shop красуется, несмотря на все протесты, возле средневекового собора в Йорке, одном из древнейших городов христианского мира, этого не оценить иначе, как посягательство на права верующих. Мне не совсем удобно говорить об этом, ибо в моей стране права верующих нарушались и нарушаются до сих пор (о чем мне приходится знать как народному депутату) куда грубее. Но вот две модели - "Оруэлл" и "Хаксли": символ первой - руины разрушенной церкви; символ второй - церковь в неминуемом соседстве с sex-shop. Не буду решать, что хуже. То и другое - хуже".

^* (Sex-shops (англ.) - магазины по продаже предметов секс-индустрии, порно- и эротических журналов, видеокассет.)

^** (Pruderie (франц.) - здесь - ханжеская целомудренность.)

Говорить о культуре стыда трудно, но необходимо. Стыд и срам, кстати, в русском языке синонимы, с детства мы усваиваем мойдодыровский императив: "А нечистым трубочистам стыд и срам, стыд и срам!" Но у слова "срам" есть и другие значения, одно из них прямо связано с темой книги: "срам", "сором" - детородные органы, "соромщина", "срамословие" - сквернословие, похабщина. Ареал распространения культуры стыда на наших землях - и некогда плодородных, но заросших кустарником и мелколесьем, и целинных, никогда не возделываемых - не должен быть ни в коем случае сведен к полу, Эросу, или - если продолжить земледельческую аналогию - культуру стыда нельзя выращивать только на поле битвы между pruderie (ханжеской целомудренностью) и "сексуальной революцией". Слишком ценный злак - культура стыда, чтобы засевать им одно это поле. Слишком серьезна и драматична, если не сказать резче, ситуация в нашем отечестве, чтобы чувство стыда направлять исключительно на то, что имеет отношение к "телесному низу".

Надо восстановить в гражданстве культуру стыда, надо говорить и писать о ней, но применительно не только и не столько к так называемому сексу, а ко всей нашей умопомрачительной, умонепостижимой жизни.

Нам сегодня очень нужна культура стыда, покаяния, согласия, решимости жить отныне и во веки веков по-человечески, иначе самая тороватая помощь из-за кордона - едой, лекарствами, промтоварами - не поможет, и умрем мы не от голода, мора и холода, а от стыда за происходящее в Отечестве.

Мне вспомнилось почему-то, как на первом Съезде народных депутатов страны выступал известный грузинский педагог Шалва Александрович Амонашвили. Потрясенный событиями того дня, когда "подавляющее большинство" накинулось на Андрея Дмитриевича Сахарова, обвинив его в клевете на армию, обрушив проклятия на его седую голову пророка, я написал тогда же, в перерыве между заседаниями, свою речь на съезде, оставшуюся, естественно, непроизнесенной. "Говорят, стыд не дым, глаза не выест. И страх не дым, но он давно выел нам очи, и как нам смотреть правде в глаза? Страх уничтожает и стыд, и совесть. Великодушно прошу прощения, батоно^* Шалва, но не могу согласиться с вашим утверждением, что самый напуганный человек у нас - это учитель. Самый напуганный человек у нас - это человек".

^* (Батоно (груз.) - уважительное обращение к старшему, к мужчине.)

Почему же вдруг это вспомнилось? Наверное, потому, что ситуация с охраной общественной нравственности от порнографии чем-то напомнила мне несогласие с Амонашвили. Почему же, подумалось мне, так выделять по напуганности именно учителя? Мы, пишущие, снимающие, показывающие, меньше, что ли, дрожали? А инженеры, врачи, колхозники, рабочие у станков и мартенов? Они - не напуганные? И сегодня напрашивается сравнение того же порядка: охрана общественной нравственности необходима, но прежде всего в охране нуждается сам человек - в защите от посягательств на его жизнь, достоинство и имущество со стороны преступного мира, в защите его права жить по собственному разумению, а не по замышлению идеологических Боянов, в защите его права выбора, индивидуальности, личности от недоразмонтированных, недоразминированных государственных тоталитаристских структур.

Порнография - это дурно и мерзко, но есть куда более зловещие преступления против нравственности. Симон Соловейчик, написавший отличные книги об отечественных педагогах-новаторах, включая и Амонашвили, в своем обозрении о нашем образе жизни в журнале "Новое время" (№ 2 за 1991 год) назвал три крупных преступления против нравственности в последние 70 лет: угнетение религии, принуждение к доносительству и стахановское движение. Именно стахановское движение, то есть движение за количество продукции независимо от ее качества, и положило начало всеобщему разложению трудовой морали. "То обстоятельство, что почти вся страна производит не продающиеся на мировом рынке товары, то есть товары отвратительно низкого качества, говорит о падении нравственности куда больше, чем, скажем, порнокалендари в переходах метро, - развивает свою мысль С. Соловейчик. - Вот где истинный разврат, разложение, проституция - слов не хватит, чтобы выразить возмущение".

Есть слова, удваивающие свою эмоциональную силу, свой волевой заряд, когда они выстреливаются не одиночными зарядами, а попарно, как, скажем, стыд и срам, стыд и срам. "Стыд" обручен и с другим словом в русской речи, близким ему и по значению, и по духовному смыслу, - "совесть". Говорят же: ни стыда, ни совести. Оба регулятора человеческого поведения, оба посоха правильной, праведной жизни соединены в одной связке, хотя и в отрицательном смысле, но в одной.

Культура стыда, о которой мы так мало печемся, а когда вспоминаем, то пытаемся употребить слишком узко, включает в себя и способность, потребность жить по совести, по правде, а не по лжи, способность, потребность заглянуть в самого себя и воспылать гневом против себя, любимого, против себя, слабого, испуганного, давшего себя запугать, позволившего растоптать свою душу. Мы живем, если вспомнить название наиболее известного сочинения испанского философа Ортеги-и-Гассетта, в эпоху "восстания масс", а нуждаемся, больше всего для того чтобы выжить и жить дальше, "не засоряясь впредь" мусором идеологических клише и схем, в восстании личности, в гневе человеческом, обращенном вовнутрь, направленном на изжитие наших слабостей, наших скверн путем страдания, путем очистительных мыслительных операций.

По словам К. Маркса, "стыд - это своего рода гнев, только обращенный вовнутрь". Может быть, в этом смысле и нужна нам культура стыда в первую очередь.

Перечитал я постскриптум к своей книге, навеянный распоряжением Президента о разработке неотложных мер по охране общественной нравственности и интервью с ученым-гуманитарием "В защиту культуры стыда", и стало мне стыдно за самого себя, за то, что, высказывая претензии государству, на его же охрану, его защиту уповаю, за то, что не имею "силу на мысль, на труд свободы и истории, на независимое, достойное поведение во всем, начиная с мелочей" (М. Мамардашвили).

В этой книге я несколько раз ссылаюсь на бесспорный для меня духовный авторитет - Мераба Константиновича Мамардашвили. Выдающийся отечественный мыслитель, которого называли одним из последних представителей знаменитой философской плеяды "шестидесятников", не покинувших страну, Мераб Константинович ушел из жизни поздней осенью 1990 года, к великому несчастью знавших его, наслаждавшихся общением с его мыслью.

Вспоминая дорогого мне человека, с которым я разговаривал всего один раз в жизни, я хочу сказать, что уповать надо на человека, напоминая людям, себе, что невозможно перескочить через труд свободы, через бремя развития самого себя.

Через два дня после смерти Мамардашвили "Комсомольская правда" напечатала интервью с ним, взятое еще в апреле 1989 года. Сегодня оно звучит как его духовное завещание: "Загляни в самого себя. Это особенно важно - мы имеем дело с максимально неразвитым набором человеческих лиц и характеров, не имеющих навыков социальногражданской жизни, политически открытого существования. Нет навыков создания компромиссных основ для совместного существования различных и независимых социальных сил и политико-экономических интересов. Поэтому тем более надо заглянуть в самого себя: что ты можешь, кто ты есть, откуда ты? И убедишься в следующем: основная задача - через собственное развитие и просвещение развивать и структурировать определенным образом социальную материю вокруг себя. Так, чтобы она была дифференцирована и многообразна. Потому что только сложные дифференцированные организмы жизнеспособны".

Философ, говорил Мамардашвили, не вмешивается в политику, но его должны слышать.

Философов, подхвачу его мысль, надо уметь слышать и надо уметь слушать. Голосами философов и поэтов говорит Провидение. Просвещенная власть слышит и слушает философов. Надеюсь, так будет и в частном, но важном случае с охраной общественной нравственности.

И еще одна мысль Мамардашвили проходит через всю книгу "Как я понимаю философию", увидевшую свет в начале года, оказавшегося последним в его жизни. Это мысль-повеление, мысль - категорический императив: "Взрослеть надо". Никакое другое человеческое состояние философ так не осуждал, как инфантилизм. Он называл его "состоянием переростков", в котором нет культуры практикуемой сложности, которое, будучи принципиально чуждым сложному XX веку, удобно "только для текущих задач близорукой власти, равнодушной к дальним целям культуры, национальной истории и государственности".

"Взрослеть надо, - уже из Вечности говорит нам, живущим в земном измерении, в текучем и текущем времени, Мераб Мамардашвили. - Иметь силу на труд свободы... Свобода - это сила на реализацию своего собственного понимания, своего "так вижу - и не могу иначе", это наличие каких-то мускулов, навыков, умения жить в гражданском обществе, умения и силы независимости. Это не просто эмоции и своеволие, это взрослое состояние. Нужно стать взрослыми, ибо только взрослый может быть независимым, а не ребенок".

Когда еще мы научимся быть свободными и независимыми, Бог весть... А пока то и дело, будучи невыросшими переростками, затеиваем опасные прежде всего для детей, для растущего человека игры, где на всеобщее обозрение-рассмотрение, на продажу выставляем в нецивилизованных формах то, что культура считает тайной двоих...

Культура - ключевое, спасительное слово. Культура стыда, надеюсь, вы согласитесь с Аверинцевым, нам просто необходима. Культура стыда и просто культура, включающая в себя, помимо всего прочего, и эротическое искусство, и сексуальное просвещение и воспитание. Мы не оберемся сраму и получим невиданных мутантов - отроков и отроковиц, если не поставим волнолом на пути девятого вала "sex-bespredela". Но хорошо бы избежать и другой крайности в борьбе за высокий уровень общественной нравственности и не спровоцировать наших бдительных сограждан хвататься за оружие при слове "секс", как хватались за пистолет при слове "культура" в поверженном при непосредственном участии наших дедов и отцов третьем рейхе. А то ведь мы не только здорово умеем побеждать внешних врагов - ив борьбе с врагами внутренними не знаем пощады и удержу. Как бы, получив от комиссии министра культуры перечень запретительных актов, не начали на местах крестовый поход против эротики и не выплеснули вместе с грязной водой ребенка. Ребенка, зачатого не в лабораторной пробирке, не с помощью Святого Духа, а нормального, полноценного, здорового ребятенка, появившегося на свет божий в результате встречи двух тел - мужского и женского, плод любви, а может быть, и не любви, а просто так называемого секса?

Или уже нельзя говорить и писать про секс?..

Или про так называемый секс еще можно?..