Глава первая. Вокруг "Интердевочки"

Совсем еще недавно, лет, скажем, пять назад, никому в голову не пришла бы мысль напечатать в молодежном журнале повесть, главная героиня которой торгует своим телом. Какая там проститутка, которую "затрахали-замучили, как Пол Пот Кампучию", когда бдительные цензоры заносили карающий меч-карандаш над полуобнаженной грудью положительной героини, которую пытался поцеловать положительный герой высоконравственной молодежной повести?! Эротические моменты (о сексе уж и не говорю, он был под абсолютным запретом) травили в рассказах и повестях о любви, словно дустом тараканов. Об этом цензоры молодежного издания заботились не менее тщательно, Чем о девственной чистоте идеологических одежд, в кои упаковывали авторы свои произведения. До сих пор не могу понять, почему акцент при этом делался на том, что "Аврора" - молодежное издание. Ну и хорошо, думали мы, редакторы и авторы, что молодежное, кому же и целовать обнаженные и полуобнаженные части тела, как не "молодым, кому же и читать про это, как не молодым! Но старшие товарищи, опекающие и курирующие "журнал молодых и для молодых", как любили тогда называть "Аврору", не спускали с нас бдительного ока и не позволяли ввергнуть юных в пучину разврата.

Наступили, однако, новые времена. Позади уже был и апрельский Пленум 85-го, и январский 87-го. Гласность потихоньку расширяла границы. Цензоры перестали вычеркивать обцелованные груди и заниматься идеологически-эстетическим редактированием. Все меньше оставалось зон, свободных от критики и аналитического рассмотрения. Одной из таких, прежде абсолютно закрытых, тем и запретных зон стала для нашей печати проституция.

К моменту, когда редколлегия "Авроры" подавляющим большинством голосов решила печатать "Интердевочку" в начале 1988 года, число опубликованных в центральной периодике документальных материалов о проституции в нашей стране и доморощенных проститутках перевалило за тридцать. Мы понимали, что киноповесть, точнее сценарий, пусть с его неизбежной пунктирностью в изображении характеров, мотивации поступков героев, содержит другой уровень обобщения, чем частные реальные истории, и уже хотя бы поэтому она (он) привлечет особое внимание читающей публики. Но то, что произошло, едва "Аврора" с "Интердевочкой" вошла в плотные слои атмосферы читающей публики, трудно поддается описанию.

Такого ажиотажа не предвидел никто. Ни автор, ни заведующий отделом прозы, ни главный редактор журнала.

И сразу же после публикации в редакцию хлынули письма.

Первыми откликнулись наиболее заинтересованные лица - сами путаны. Московские интердевочки даже пропустили ночную смену, зачитавшись вторым номером "Авроры", и, не дожидаясь выхода в свет третьего номера с окончанием повести, послали на редакционный адрес письмо автору, где спешили поделиться с ним своими чувствами и... знаниями.

Вот оно, это письмо, открывшее бурный эпистолярный поток восторгов, одобрений, проклятий, обрушившихся на автора "Интердевочки" и журнал...

"Милый, дорогой товарищ-друг Кунин Володя!

Мы не знаем, сколько тебе лет, кто ты и чем занимался раньше, но наверняка знаем и представляем, какая лавина корреспонденции обрушится на тебя после "Интердевочки". Поэтому мы, то есть московские путаны, спешим с этим посланием, хотим, чтобы наше "браво" было одним из первых. "Аврору" № 2 читали всю ночь, на работу не ходили, потом все утро обсуждали и решили, что все наши выводы необходимо законспектировать и направить по адресу. Итак:

1. Повесть "Интердевочка" - что-то необыкновенное и доселе невиданное...

2. Общая схема московских путан (для знакомства, так сказать, с питерскими коллегами). Московские валютные проститутки - это холеные бабы 20-40 лет (±5), высокого роста, часто крашеные, в общем-то обычные и типичные для всех союзных столиц (конечно, с некоторыми уклонами). Если конкретно, то:

замужем - 60%;

имеют детей - 80%;

снимают хаты - 99%;

работают на госслужбе - очень и очень мало;

коренные москвички - очень и очень мало;

выпивают - практически все;

курят - 100%;

сидят на игле (винте и пр.) - 50% (но пробовали все без исключения).

Таких кликух, как в твоей повести, у нас нет, хотя утверждать этого наверняка не можем: Москва - город большой. У нас имена типа Стелла, Хельга, Тэсс, Хелена, Мэри и пр., то бишь Света, Ольга, Таня, Лена, Маринка... ну и с приставками, конечно, правда, поизящнее, чем Кролик и Гулливер. Вот Кнопок полно и Бэби тоже...

Мы еще не знаем, чем закончится твоя повесть, но хотим, чтобы знали все, - она правдива хотя бы до середины.

Нас пятеро. И у всех есть дети, правда, мужья не у всех имеются. Так вот, единственное, о чем мы мечтаем, вернее, не единственное, а одно из самых сокровенных наших желаний: чтобы наши девочки, наша сопливая шантрапа, никогда-никогда не узнали, чем занимаются их мамки-путанки, и никогда-никогда этого не повторили.

Твои московские героини Анжела, Виола, Катрин, Регина, Ненси".

"Аврора" открыла этим посланием узнавших себя прототипов подборку первых пятнадцати писем, напечатанных в журнале в порядке поступления, без правки, лишь с некоторыми сокращениями. Дальнейший разговор читателей и с читателями, который провела редакция журнала и который я собираюсь в этой главе воспроизвести, опирался не только на текст повести, но и на первые разноречивые отклики, опубликованные на журнальных страницах. Чтобы разговор читателей и с читателями "Авроры" был вполне понятен читателям этой книги, позволю себе пересказать подборку, начатую посланием московских путан.

"Ах, какой срам! - воскликнула в сердцах жительница Челябинска Ефросинья Никаноровна. - До слез обидно, что об этой грязи стали откровенно писать и говорить".

Москвич Олег Коваленко назвал повесть сугубо безнравственной, низкопробной пошлятиной, 58-летний инженер из Ленинграда Анатолий Федорович обвинил "Аврору" в популяризации древнего женского ремесла и социальном оправдании проституции, его землячку Викторию Петровну, 76 лет, кунинская "Интердевочка" привела к мысли, "что люди, делавшие революцию, мечтавшие, что исчезнут всякие преступники, предвидеть такое не могли, иначе и не стоило бы делать революцию", а другая ленинградка, 18-летняя Наташа из книготоргового техникума, испугалась за своих сверстниц, тех, кто поглупее и понаивнее, которые, поверив в распрекрасную жизнь проституток, распрекрасно описанную в повести, тоже решат к ним податься.

Другой полюс: "Нигде! Никогда! я еще не читала так откровенно, искренне, честно и ясно об этом! Наконец-то мы дождались истинной гласности - правды о нашей жизни" (Алена Борзова, 16 лег, ученица 9-го класса, Киев).

Завершало подборку письмо заслуженного работника МВД В. Саввина: "Я полковник милиции, проработавший в ленинградском уголовном розыске 30 лет и достаточно профессионально осведомленный, утверждаю: в повести все правда! Повесть своевременная, предельно откровенная, честная... Конечно, могут быть оппоненты, особенно среди ханжей и тех (ведь повесть необычна), которые привыкли читать знакомые стереотипы о том, что у нас и преступность уже 70 лет падает, а наркомании и проституции вообще нет... Моя мать 60 лет в партии. И била ее жизнь и в 30-е, и в 40-е годы... Но не может она принять повесть. И никакие аргументы не проходят! Непривычно ей! А вот я и мои сыновья: офицер ВМФ - 30 лет и студент - 20 лет - за!"

За двадцать лет существования журнала "Аврора" ни одна из ее публикаций не вызывала такого бурного читательского отклика, как "Интердевочка". Ни очерки Натальи Крымовой о Владимире Высоцком, ни повесть Юрия Власова "Формула воли: верить", ни роман-фельетон Михаила Жванецкого "Жизнь моя, побудь со мной", ни рассказы Людмилы Петрушевской и Татьяны Толстой, дебютировавших в литературе на авроровскич страницах, ни статьи рок-дилетанта Александра Житинского о Борисе Гребенщикове и других отечественных рокерах, ни уморительно-смешная повесть того же Житинского "Подданный Бризании", ни странная, с мистическим налетом повесть-сказка того же Гребенщикова "Иван и Данило".

Поток писем? Нет, слабо сказано. Шквал. Наводнение. Девятый вал. А отдела писем в журнале, увеличившем тираж за восемь лет в десять раз и приносящем доход казне в три миллиона рублей, тогда не было. Что же делать с этим стихийным бедствием?

- Ты выпустил джинна из бутылки, ты и загони его обратно, - сказали мне руководители "Авроры".

Я-то грешным делом полагал, что джинна самолично выпустил творец "Интердевочки" Владимир Кунин, лауреат Государственной премии СССР, автор двадцати семи сценариев художественных фильмов и пяти книг прозы. Но с автора, не состоящего в редакционном штате, взятки гладки - он уже по голову ушел в работу над новым кино, а ты сиди и разбирай сотни писем, разбирай и разбирайся в том, что перед тобой в самом деле - "халтура высшего пилотажа", как написал один злоязыкий читатель, намекнувший на летное прошлое Кунина и припомнивший его фильм "Хроника пикирующего бомбардировщика", или "шедевр социальности, заслуживающий Нобелевской премии...".

Признаться, разбираться в этом особой охоты у меня не было. И не потому, что я был согласен с молодым московским критиком А. Максимовым, который в подтверждение своей мысли о неразвитости массового читательского вкуса привел такой пример: "Интердевочка" В. Кунина производит в обществе куда большее впечатление, чем, например, "Пушкинский дом" А. Битова. Раз журнал напечатал "Интердевочку", рассуждал я, значит, редакция считает ее достойной публикации, а о степени ее "шедевральности" пусть рассуждают критики, читатели, в конечном же счете свое суждение вынесет судья абсолютно беспристрастный и неподкупный - Время. Разделением на небо и землю (небо, понятно, роман Битова, земля, само собой, повесть Кунина) критик "Комсомолки" задел, возможно того не подозревая, честь авроровского мундира. Дело не только в том, что он повторил расхожий упрек журналу в потакании невзыскательному читательскому вкусу и печатании скандальных произведений. Сейчас мало кому известно, что "небо" и "земля" уже сходились под обложкой одного у того же журнала, и журнал этот звали и зовут "Аврора": одним из первых он напечатал большой фрагмент из "Пушкинского дома", закамуфлированный тогда под самостоятельную повесть.

Однако Максимов, безусловно, прав, утверждая, что "Интердевочка" производит в обществе большое впечатление. Допускаю, что это дает повод для рассуждений о массовом читательском вкусе и степени его развитости. Но многочисленные встречи в различных аудиториях - от кубриков сахалинских рыбаков и кают-компаний черноморских ракетных крейсеров до больших залов Дворцов культуры Ленинграда и Москвы, статьи и фельетоны в литературных журналах, газетах центральных, республиканских и ведомственных, милицейских по преимуществу, а главное - белые холмы писем на моих столах в редакции и дома, прочитанных и рассортированных по тематически-проблемному принципу, неопровержимо свидетельствовали о том, что повышенное общественное внимание к "Интердевочке" лежит вовсе не в области чисто художественной, что повсеместный интерес к ней не носит исключительно "тематический" характер и объясняется не только и не столько еще вчера абсолютно запретной для нашего искусства темой повести - темой валютной проститутки.

Все куда проще (или сложнее - как посмотреть). Не только путаны, не только интерши узнали себя в героинях кунинской киноповести. Шахтеры, металлурги, инженеры, литературоведы, врачи, учителя, ученики, солдаты срочной службы, ветераны угрозыска узнали в "Интердевочке" свою жизнь, свою единственную, до боли любимую, до отвращения знакомую жизнь. Узнали - и удивились. И восхитились смелостью автора. И вознегодовали: как можно эту грязь тащить в печать, на всеобщее рассмотрение? И взялись за перья. И написали письма в редакцию. О повести. О так называемом сексуальном промысле. О самих себе. Об обществе, которое и составлено из таких, как они, из таких, как мы.

Не знаю, загнал ли я джинна обратно в бутылку, когда положил на стол главного редактора шестьдесят машинописных страниц, названных мною "Вокруг "Интердевочки". Разговор читателей и с читателями". (Здесь этот разговор приводится в значительном сокращении.)