Глава четвертая. Мальчики насилуют девочек, или Снова о феномене нормы
- Безобразие! Уже и фамилия преступника органам известна, а найти никак не могут.
- Да как же его фамилия, бабушка?
- Известно как - Маняк!
На Центральное телевидение пришло письмо из Ростова-на-Дону от девушки, не назвавшей своего имени.
"Во всех ПТУ, где есть общежитие, процветает "дедовщина" над девчонками. Девчонки должны жить с мальчиками. Мальчики насилуют девочек, а те, если пожалуются, пожалеют. Придут ночью, двери с петель снимут - и нож в бок или вечером в туалете зубы выбьют".
Мальчики, насилующие девочек, время от времени появляются на экране Центрального телевидения в фильмах и передачах об исправительно-трудовых колониях. Стриженые, худые, они сожалеют о случившемся, полны раскаяния и стремления начать новую жизнь. В раскаяние многих из них плохо верится. Ожидаешь увидеть растерянных, подавленных, но ничего подобного - слова блеющие, а лица волчьи, в глазах не мученический свет самоказни, а усмешливая наглинка, вызов. Снимая фильм "Так жить нельзя", Станислав Говорухин встретил юнца, который в паре с корешком изнасиловал и зверски убил девочку-девятиклассницу, а потом, давая интервью съемочной группе, чувствовал себя киногероем, без тени раскаяния вспоминал детали преступления.
Место действия, если слегка перефразировать название другой ленты Говорухина, изменить нельзя - к великому огорчению и стыду, наша страна. И время действия изменить нельзя - наши дни, наш век, на самом его излете. Так жить нельзя, но мы так живем. Многое мы разрушили до основания, только не мир насилия.
Всякому, сдававшему истмат, известно, что насилие - повивальная бабка всякого общества, когда оно беременно новым. Революция - локомотив истории, а насилие - ее повивальная бабка. Так мы и выросли в мчащемся поезде, где не знающая сносу повитуха принимала роды. И мчался тот поезд вперед, как в видеоклипе Бориса Гребенщикова про полковника Васина, и стреляли с платформ и вагонов - отстреливались! - а выяснилось ("по данным разведки"!), что воевали-то сами с собой...
Но так ли уж виноваты стрелочники, переведшие наш поезд не на тот путь? История, как полагают иные просвещенные умы, всегда шла (мчалась) не туда. Насилие от века входило в состав человеческой жизни, и никакое ее устроение невозможно без той или иной формы принуждения. Так что наш вперед летящий паровоз - не первый в истории человечества. Задолго до того как англичанин-мудрец заставил работать на себя энергию пара, каждый шаг на пути цивилизации оплачивался кровью и потом. Не с нас все это началось, хотя отечественное мессианское сознание, настаивающее на приоритете во всем, даже в звероватости зла, убеждено, что и тут нашему размаху никто не в силах противостоять, и тут, в антихристовом деле - уничтожении самих себя, мы первые...
Спорят о том, была ли пропитана насилием сама жизнь, приведшая к власти большевиков, был ли у них какой-то ненасильственный путь к ненасилию, или ничего другого не оставалось, как на белый террор ответить красным. Спорят о том, было или нет сталинское насилие прямым и непосредственным продолжением волны революционного насилия. Спорят о том, сколько же душ загубили на войне против собственного народа - шестьдесят миллионов или сорок...
Вчитываешься в доводы спорящих - и вдруг вздрагиваешь от неожиданно открывшегося тебе потаенного смысла нейтральной фразы, что в основание всех доктрин социального переустройства положен человек.
Лежат по бокам некрасовской железной дороги косточки русские. Лежат в сотнях открываемых Куропат кости русские, белорусские, украинские, татарские, еврейские, карельские, грузинские, армянские, казахские... Человеческие кости и калоши ленинградской фабрики "Красный треугольник" с датой изготовления - "1937". Кости и гильзы от патронов.
Что и говорить - обильно удобрена земля наша для цветов зла. И стоило окропить ее живой водой гласности, почти свободного слова, как пошли в рост не только злаки добра, но поперли и дурманящие, ядовитые, наркотические травы и цветы. Национализма. Вседозволенности. Бандитизма. Правового нигилизма. Нравственного одичания. Насилия всех видов. "Именно в условиях расширения демократии,- пишет в своей монографии "Перед выбором" о настоящем и будущем социалистической идеи член-корреспондент Академии наук СССР С. Алексеев, - как только ослабло действие безжалостной централизованно-тоталитарной управляющей системы в нашей стране, произошел взрыв всевозможных отрицательных явлений. Стали утверждаться,не только демократические формы... но и насилие, культ и вседозволенность силы".
Политическое насилие, которому председатель Комитета конституционного надзора посвятил главу в своей книге, играло и играет в нашей истории особую роль, хотя и не стоит, на мой взгляд, чересчур расширительно трактовать зависимость между развитием демократии и утверждением насилия. Во времена сильной руки не было ни стачек, ни свободных выборов, ни митингов, ни демонстраций (разве что майские и ноябрьские), никаких других форм демократического, народного волеизъявления, а насилие процветало. Да, "дух силы иной раз витает над митингами" (С. Алексеев) - тут, правда, можно было бы возразить, что митинги бывают разные, как люди и их речи, - но в общем-то дух силы витает у нас повсюду, повсеместно. Политическое насилие по артериям и капиллярам общественного организма проникло в нашу кровь, отравило ее ядом беспощадности, агрессивности, злобности, жестокости.
Государство, десятилетиями попиравшее права своих граждан, объявило о намерении стать правовым государством. Но как это сделать, когда, по мнению заместителя председателя Комитета Верховного Совета СССР по законодательству К. Лубенченко, "у советских людей потеряна вера в государство, потеряна потому, что государство само (или от его имени) совершило такие преступления, каких не знала история". Наш более-менее свободно избранный парламент принимает закон за законом, целыми пакетами, но они не работают, потому что не выражают общественные потребности, потому что при их составлении руководствуются прежде всего идеологией, а не разумом, здравым смыслом, ожиданиями общества, потому что исполнительный аппарат не хочет и не может обеспечить проведение этих законов в жизнь, а сами граждане... "Граждане не могут уважать государство, в основе которого принуждение, - пишет юрист К. Лубенченко в статье "Безработные законы", опубликованной в июле 1990 года в газете "Известия". - Принуждение ко всему - к труду, к идеологии, к выбору места жительства, к системе воспитания детей и так далее. В результате у общества исчезла внутренняя мораль, исчезла совесть. Отказ от общечеловеческих ценностей, создаваемых всем ходом развития цивилизации, привел к выпадению страны из общемирового процесса... Происходит распад общества. И его не остановить ни указами, ни постановлениями, ни даже законами до тех пор, пока мы не на словах, а на деле не присоединимся к европейской и мировой цивилизации".
Надо ли удивляться вспышкам насилия в государстве, где все основано на принуждении человека, гражданина, личности, где развенчан культ личности, но не культ силы?
Центральное телевидение отмеряет насилие - политическое, бытовое, сексуальное - умеренными дозами. Может быть, и правильно: аудитория огромная, очень разная, материал легковоспламеняющийся, никаких Кашпировских не хватит, чтобы вернуть миллионам утраченное душевное равновесие, освободить душу от кошмаров, - не говорю уж о кровавых сюжетах как возможных детонаторах новых взрывов. Есть у этой утешительной точки зрения свои резоны, и немалые. Но средства массовой информации, по определению, должны информировать массы, а не воспитывать их, пропагандировать, организовывать и т. д. и т. п. Может быть, не надо так уж щадить нас - сострадание, включающее в себя жалость к жертвам, неприятие насилия и утешительство суть разные вещи. Утешительство всегда приукрашивает истинное положение вещей и молчаливо исходит из признания всесилия силы и немощи правоты. У силы столько сторонников, защитников, воспевателей, стоит ли множить эту рать, утаивая - из самых благих побуждений - слишком горячую, обжигающую правду?!
Кто вовсе не намерен нас убаюкивать, успокаивать, так это Ленинградское телевидение, особенно его самая "смотрибельная" передача, передача без анестезии - "600 секунд". ("600 секунд" используются здесь лишь в качестве уголовной хроники, телевизионной криминальной летописи. Политические действа с участием Александра Невзорова, в которых много мистифицированно-загадочного, находятся вне сферы профессионального интереса автора книги. Должен, однако, во избежание кривотолков высказать одно соображение общего порядка, применимое к данному конкретному случаю. Вдохновенная, на грани упоения борьба с насилием, не опирающаяся на систему гуманистических ценностей, нравственных абсолютов, превращает с железной непреложностью непримиримых искоренителей зла во вдохновенных певцов власти Силы, которая должна защищать "наших" от "ненаших", "своих" от "чужих".)
Кажется, "600 секунд", спросили корреспонденты "Комсомолки" у Александра Невзорова, специально показывают самое жестокое. И услышали в ответ: "Самое характерное". Здесь нет ни противоречия, ни противопоставления - самое жестокое и стало у нас самым характерным.
Надо ли удивляться, что редкая десятиминутка убойных (зачастую в буквальном смысле) эфирных новостей обходится без сюжета о насилии и развратных действиях. Возрастной диапазон жертв - от восьмилетней девочки-школьницы до восьмидесятитрехлетней уборщицы общественного туалета. И преступники самые разные, никак не скажешь, что одного поля ягода, - задержанный при попытке совершить развратные действия в отношении восьмилетнего ребенка лощеный молодой франт, с живым, смышленым взглядом, без каких-либо внешних признаков нравственной и эмоциональной деградации, и грязный пьяница-рванина неопределенного возраста, насильник старушки, тупой выродок, пробурчавший в микрофон: "А я думал, ей шестьдесят лет..."
Самое жестокое?
Нет, самое характерное.
В практике того же Невзорова можно найти жестокое-характерное в любом диапазоне - от лютого беспредела до диковатого, даже уморительно-смешного. Такое в изящной литературе мог выдумать разве что Юз Алешковский. Так вот, случилось Александру Глебовичу передать как-то в своих "Секундах", что один гражданин, будучи на хорошем градусе, воспылал жгучей страстью к собственной овчарке, которая его страсти не разделила и, ведя оборону от озверевшего хозяина-насильника, откусила ему половой член. Пострадавший собаколюб подал на тележурналиста в суд: "В связи с тем, что комментатором Ленинградского телевидения Невзоровым был предан гласности факт лишения меня полового органа, и в связи с чем сильно затруднена моя половая жизнь в Ленинграде и в области, прошу восстановления чести и достоинства".
Честь, достоинство и откушенный любимой собачкой при попытке ее изнасилования penis... Бред чистой воды. Затруднена половая жизнь в Ленинграде и области... Конвойные в суде, как поведал Невзоров, рыдали от смеха, прислонившись друг к другу, когда слушали выдающееся в своем роде исковое заявление.
Ужасно смешно. Только и остается - рыдать...
Можно, конечно, отрыдав (или похихикав), придать челу выражение серьезное, задумчивое и изречь что-нибудь глубокомысленное о беспредельности человеческой глупости, низости, об идиотах, вырожденцах, маньяках, которые творили свои мерзости во все времена - и в Древнем Вавилоне, и в Древнем Риме, и в сумеречные средние века, и в светлые годы Возрождения, и в эпоху Реформации, и в годины революции, и в войны, и в мирные дни, и в демократически устроенных обществах, и при тоталитарных режимах. Грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, которого в "Дате Туташхиа" занимала природа насилия и справедливости, их чрезвычайно сложные и запутанные взаимоотношения, который испытал на себе удушающую силу объятий удава беззаконной власти, заметил однажды, что во все времена, во всех обществах число вырожденцев и маньяков, включая насильников, было относительно стабильным. Не убежден в строгой научности этого предположения, но не хотел бы свести чрезвычайно важную тему взаимосвязи всех видов насилия в обществе и государстве к чистой клинике, к аномалиям психики, к тому, что это было везде, всегда, что маньяки и выродки встречаются в обществе постоянно, но относятся они, хвала Всевышнему, к весьма малочисленной категории людей, долям процента, так же, впрочем, как и редкостно одаренные люди, гении: и то и другое - выпадение из нормы.
Тому, кто пожелает исследовать на современном материале феномен нормы, полагается учесть опыт предшественников. Известный мне неакадемический опыт оценки этого феномена нашим современником произведен на журнальных страницах почти двадцать лет назад. Сделал это Андрей Битов, совершавший по стопам своих великих предшественников в русской литературе Пушкина, Лермонтова, Пастернака, Мандельштама путешествие в Закавказье, открывавший нам и себе Армению, Грузию и обучавшийся в горах Кавказа тому, как надо любить свою страну - Россию. Через несколько лет после журнальной публикации эссе "Феномен нормы" появилось в битовском "Грузинском альбоме", поскольку "прекрасную, желанную, долгожданную, как вода и воздух", норму, божественную норму, Норму творения писатель расслышал в музыке Моцарта на жаркой, созданной, казалось, для нескончаемого пурмарили (пир по-грузински), изнемогающей от плодов осенней земле Грузии - и все в ней было правильно, безошибочно, нормально. В ней было все, было ощущение полноты бытия, что свойственно сознанию детскому ("в детстве было это нормальным словечком, почти жаргонным, почти от бедности словаря и недоразвитости, - но почему-то именно это словечко: "нормальный парень", "нормальное кино", - с восклицательным знаком, как превосходная степень") и сознанию народному ("народное - это не отдельно чье-то, не частное, не групповое, не национальное, не грузинское и не русское, не городское и не крестьянское, а то самое общее, что есть у всех нас, без различия людей по принадлежности").
Общеизвестно, замечает Битов, что дети ненормальностей не любят: уродов, пьяных, фальшивых, - тут они категоричны и строги. У них обостренное чувство нормы.
Не завидую тому, кто возьмется продолжить битовскую проповедь нормы спустя двадцать лет, в наши дни. Необходимость в ней сейчас еще более настоятельна, чем когда-либо, - слишком долго попиралась эта норма, слишком долго ненормальное выдавалось, принималось за нормальное. Однако то самое общее, что есть у всех нас, "без различия людей по принадлежности", что в состоянии вернуть жизни здравый смысл и нормальное человеческое устроение и мирочувствование, никак не может возобладать над различающим, отличающим, разделяющим нас. Не прошло бесследно попирание абсолютных человеческих ценностей (жизни, свободы), сбиты, нарушены жизненные ориентации (современная философия считает ценность не идеей, а жизненной ориентацией), норма стала мечтой, ненормальное - явью, реальностью.
"Я говорю о той норме чувствования,- писал Битов, завершая свой "Феномен", - о высшей, трепетной норме, тонком балансе, остановке в полете, когда радость жизни еще не утеряна и в то же время ты способен потерять ее в любой момент, но продолжаешь жить и жить в этом неустойчивом и подвижном равновесии,- о той форме чувствования, при которой разве что не сходишь с ума, - о счастье".
Жизнь сорвало с резьбы, крыши едут и от счастья, что стены наподобие Берлинской разрушаются, и от ужаса братоубийственной резни, и от подстерегающего за углом насилия.
"Люди настолько озверели, что перестали принимать озверение как озверение" (Л. Аннинский).
"Идея национального возрождения, патриотизм... Какие страшные деформации происходят с идеей, как она звереет в толпе" (И. Соловьева).
Тонкие, внимательные к эстетической стороне кино, театра, литературы критики, как видите, анализируют не преображенную системой художественных зеркал действительность на экранах, сценах и страницах книг, а непосредственно жизнь зо всей ее неприглядной красе и ставят, по существу, одинаковый диагноз - люди озверели, и идея, благая, замечательная сама по себе, звереет в озлобленной толпе.
Неясным, правда, остается, отчего люди-то озверели, настолько озверели, что перестали различать добро и зло? Не оттого ли, что тоталитарный режим возводил в абсолют идеологию: четкое деление мира на "своих" и врагов, признание права на жизнь лишь за "своими", воспринимая мораль как ценность относительную, призванную обслуживать идеологические заказы победившего класса? Предельно идеологизированное сознание и отсутствие моральных тормозов называет причинами человеческого падения и зверств очевидец массовых беспорядков в Фергане молодой историк Сергей Харламов. Воспитанные в отрыве от общечеловеческих норм и ценностей, не воспринимающие вследствие этого самоценность жизни, неприкосновенность личности, уважение к достоинству человека, люди - не уголовники во многих случаях, свидетельствует Харламов, а обычные люди, ничего подобного никогда не совершавшие в своей жизни, творили невиданные зверства.
А сумгаитские погромы? А "события в Ошской области мощностью в десятки Сумгаитов, а жестокостью превосходящие все, что нам известно даже по литературе", как пишет в "Литературке" Юрий Рост? Эти не имеющие аналога по своей жестокости события, по свидетельству Роста, включали в себя и изнасилованных десятками зверей женщин, изнасилованных и потом убитых, изнасилованных и потом убитых девочек, убитых детей - от новорожденных до подростков. Это, разумеется, не сексуальные преступления, эротическая мотивация, как говорят специалисты, здесь вовсе отсутствует, секс выступает как аспект насилия. Погромщики не вожделеют, ими руководит желание предельно унизить жертву, не просто лишить жизни - растоптать достоинство, скотским надругательством как бы исключить ее самое как частицу определенного этноса, определенного рода из человеческого рода...
Фергана, Сумгаит, Баку, Душанбе, Ош, Вильнюс, Цхинвали... Сотни тысяч беженцев из Азербайджана. Сотни тысяч беженцев из Армении. Блокада железных дорог. Взрывы. Выстрелы. Кровь. Слухи о новых погромах.
Насилие как аспект нашей жизни. Секс как аспект насилия. Унижение женщины, самой природой наделенной способностью даровать новую жизнь, как аспект человеческого унижения, попрание изначальных основ нормального бытия.
Мы уже давно свыклись с мыслью, что статистика знает, увы, не все. Это в тех случаях, когда мы знаем самую статистику. А знаем мы ее далеко не всегда, далеко не по всем вопросам. Скажем, необходимая по нашей теме уголовная статистика последнего времени была закрытой для общественного рассмотрения. На четвертом году перестройки ее рассекретили, благодаря чему можно говорить о преступности не только на эмоциональном уровне, но и в аналитическом ключе.
По стастистике сексуальное насилие находится на втором месте в разряде преступлений против личности, уступая первенство лишь тяжким телесным повреждениям. Изнасилований (статья 117 Уголовного кодекса РСФСР определяет изнасилование как половое сношение с применением физического насилия, угроз или с использованием беспомощного состояния потерпевшей) у нас происходит несравнимо меньше, чем имущественно-корыстных преступлений. Обворовывают квартиры и очищают карманы и сумочки граждан гораздо чаще, чем их насилуют. Как считают в Министерстве внутренних дел СССР, преступность сейчас приобрела ярко выраженную корыстно-стяжательскую направленность. Разбой, грабежи, кражи, хищения достигли двух третей общего количества преступлений, а темпы их роста превысили 60- 75 процентов. В то же время (тут я оперирую данными, полученными в отделе по раскрытию преступлений против личности Главного управления уголовного розыска МВД СССР) темп роста умышленных убийств и покушений на убийства, умышленных тяжких телесных повреждений, изнасилований и покушений на изнасилование колеблется в пределах "всего" 25-40 процентов. Так, органы внутренних дел страны зарегистрировали в 1989 году 21 873 изнасилования и покушения на них, что примерно на четверть больше, чем в 1988 году. Это статистический максимум по данному виду преступлений за последние тридцать лет. Сопоставьте его, скажем, с кражами личного имущества граждан - 845 157 (данный статистический пик тридцатилетия тоже пришелся на 1989 год). Там два десятка тысяч, тут почти миллион...
Напуганные рассекреченной уголовной статистикой, леденящими душу сюжетами Невзорова и Говорухина, постоянными публикациями в прессе и сведениями из компетентных источников по телевидению, законопослушные граждане трясутся от страха, кипят от возмущения и требуют от государства защитить их от бандитов, хулиганов, ворья или настаивают на свободной продаже огнестрельного оружия для самообороны.
Игра страстей, страстей преимущественно политических, идет и вокруг рассекреченной уголовной цифири и ее истолкования. Одни нагнетают психоз, утверждая, что такого разгула, вакханалии преступности у нас отродясь не было. Другие считают, что ничего сверхъестественного не происходит, что это не первая волна преступности в нашей истории, а психоз милиция специально нагнетает, чтобы урвать у государства побольше средств и вновь вернуться к беззаконию.
Массовый психоз, нагнетание ужаса, сгущение атмосферы страха в обществе, сознательное или невольное, с дурным умыслом или из благих побуждений, может обернуться 'таким числом неврозов, самоубийств, такой всепроникающей апатией, неспособностью к практическим действиям, что это будет, право же, не лучше волны преступлений против жизни, здоровья, достоинства и личной собственности граждан. Да и невозможно сравнивать эти явления по шкале добра - лучше, хуже: и то, и другое хуже.
Хороших преступлений, понятно, не бывает, но, согласитесь, есть особо мерзкие, глумливые. Изнасилования женщин и детей (они составляют подавляющее большинство жертв сексуального насилия), несомненно, относятся к их числу. В каждом акте насилия, можно сказать, уничтожается человек, даже если его (ее, как правило) дошедший "до последнего предела сладострастия" насильник не убивает - удушая шнурком или взрезывая живот тесаком (привожу примеры из конкретных уголовных дел). "Если утончать акты сладострастия, - рассуждает одна из героинь маркиза де Сада, принцесса Олимпия, - то непременно придешь к убийству, потому что убийство есть последний предел сладострастия". Но даже если насильственные акты сладострастия не утончаются настолько, чтобы оргазмическая судорога насильника-убийцы совпала с последней конвульсией удушенной жертвы, если напавший на женщину в лесопосадке, лифте, купе поезда, если затащивший девочку в подвал не орудовал разрывающей лоно бутылкой из-под шампанского, не буравил ее груди отверткой, не засовывал в рот кляп-трусики, если даже он осуществил акт не в извращенной форме, как пишут в милицейских протоколах, все равно - я настаиваю на этом - он уничтожил другого человека, лишил иммунной нравственной защиты против инфекции зла, ослабил психологическую защиту от разного рода стрессов, поселил в душе вечный страх перед ломающей силой.
Никакое наказание (о степени его строгости мы еще поговорим) не вернет пострадавшую во вменяемый мир. Даже если она пережила случившееся относительно спокойно, даже если ей в специальных центрах по восстановлению психического здоровья жертвам насилия помогли вернуть душевное равновесие и веру в людей, мир для нее никогда больше не будет вполне вменяемым, безопасным, а жизнь - счастливой, радостной. Акт насилия - это пытка радостью, наслаждением, тем, что могло бы принести ни с чем не сравнимые радость и наслаждение, если бы они были разделены двоими. Акт насилия - это лишение человека свободы выбора, свободы воли. Акт насилия - это нарушение экстерриториальности человеческой личности, растаптывание ее суверенности.
Нет хороших преступлений, но это - из самых отвратительных. Государство назначило за него достаточно суровую меру наказания, после отбытия которой в местах лишения свободы преступник возвращается в общество, как бы уже искупивший свою вину, но по нравственному счету нет этому преступлению и его совершившим прощения.
И не может утешать сравнительно невысокое количество преступлений на сексуальной почве, изнасилований. Слишком тяжкое впечатление производят они, слишком долго помнятся не только жертвами, но и взбудораженным, переполошенным населением поселка, района, города, общественным мнением. Не могут утешать эти цифры и потому, что нет никакой гарантии их предельной достоверности. Не только по причине нашего общего недоверия к лукавой цифре статотчетов, согласно которым мы жили, ели, пили чуть ли не лучше всех в мире, а потому, что в силу специфичности этого преступления жертва часто вовсе не спешит в милицию или прокуратуру заявить, что с ней сегодня или вчера стряслось на пустынном пляже, в подъезде своего дома или в парке после дискотеки.
В отделе по организации раскрытия тяжких серийных преступлений против личности Главного управления уголовного розыска МВД СССР мне показали множество дел доморощенных садистов, утончавших акты сладострастия до последнего предела. Я не сегодня родился и не вчера прочел книги о садическом мире, по любопытству, а также по рабочей необходимости посмотрел энное число видеолент с крутой эротикой, порнографией и насилиями, не говоря уж о других видах искусства, не отводившего стыдливо взора от того, чем Он и Она занимаются наедине друге другом, иногда вопреки желанию одной из сторон. Судебным репортером, однако, не был (да и где они, современные отечественные судебные репортеры?), в зоне не сидел, так что мой опыт соприкосновения с насилием был, с одной стороны, преимущественно зарубежным (начиная с прочитанного в детстве в "Новом мире" чаплинского сценария о страшном убийце женщин французском маленьком человеке мсье Верду и кончая западными комедиями о девушках, что любят "погорячее"), с другой - умозрительным, теоретическим, полученным через кристаллическую (магическую) решетку фильтра искусства.
Выяснилось, что насилие, магическим кристаллом не преображенное, рутинное, обыденное, ужасное, не переведенное художником в эстетический ряд трагического, воздействует совсем не так, как книги и фильмы, фотографии истинных мастеров и живописные полотна. Разница такая же, как между космическим ужасом, охватывающим все твое существо при виде божественной грозы и сверкающих молний, и острой, судорожной, физической болью, когда берешься голой мокрой рукой за оголенный электропровод.
Вовсе не хочу подсовывать оголенный провод читателю и буду предельно сдержанным в описании фотографий жертв, приложенных к делам по изнасилованию и убийствам. Да и столько мы уже насмотрелись на трупы на наших экранах, так притерпелись к постоянному присутствию насилия в нашем общем доме, что воспринимаем их не как соседей по общежитию, не как сограждан, соотечественников, живых (вчера еще, час назад еще!) людей, а как муляжи, манекены. Впрочем, за всех не поручусь, а сам я защищаюсь от переизбытка ужаса именно так: выключаю воображение и рассматриваю рассеченные тела в мешках, утопленников, самоубийц, как кукол, бездушных кукол. Пытался и тут натренированным усилием сознания отключить воображение и смотреть на женщин с раскоряченными ногами, с задранными подолами, с обезображенными от ударов лицами, с развороченным нутром, как на муляжи, никогда не бывшие живыми, не готовившие обед мужу, не стиравшие белье ребенку, не рожавшие, не любившие... Пытался и не мог - слишком прямолинейны, бесхитростны, буквальны были сделанные для служебных целей снимки, не имевшие никакой художественной сверхзадачи, - бьющие по нервам, хлещущие по глазам, проникающие тебе в печень, в легкие, в сердце, выворачивающие душу наизнанку...
- Э, да вы совсем не готовы к нашей работе, - глянув на мое белое лицо (в чем я убедился, выйдя через минуту из кабинета), сказал сотрудник отдела, занимающегося раскрытием убийств, в том числе и совершенных по сексуальным мотивам. Впрочем, в тот же день его начальник "утешил" меня, рассказав, что многоопытные оперативники, зубры угрозыска, по двадцать лет ловившие матерых убийц, через два года службы по раскрытию сексуальных преступлений подавали рапорты с просьбой перевести их на любой другой участок работы. Причин в рапортах не указывали или писали нечто нейтральное, обтекаемое, но в частных беседах признавались: "Не могу больше - противно, с души воротит, еще несколько таких дел, и окончательно разочаруюсь в человеке и человечестве. Никогда бы не подумал, что люди способны на такое глумление над себе подобными..." И кто не выдерживал - смотревшие глаза в глаза убийцам, вязавшие их, озверелых, страшных, вооруженных, - и такой вот не умозрительный, не вычитанный, моему не чета опыт, и тот пасовал перед бездной человеческого падения...
Кто-то должен, однако, работать и с гражданином по фамилии Маняк - надо же, и фамилия известна органам, сокрушалась бабушка в Магнитогорске, а все никак его не поймают. (Диалог этот, вынесенный в эпиграф главы, вычитал я в местной городской газете, когда Магнитогорск и вся Челябинская область вздрагивали, узнавая об очередной жертве Лифтера.)
Лифтером его называли потому, что, выследив жертву, он сопровождал ее до лифта, входил в кабину и уже там, в тесном пространстве, нападал на женщину. Раздевая смертельно перепуганных женщин догола, вытаскивал из кармана большую отвертку и бил ею в лицо, грудь, живот. Чтобы не было слышно криков, забивал в рот жертвам снятые с них трусики. Бил, потом душил удавкой - шнурком или лентой, - но не насиловал. Лифтер из Магнитогорска одолел троих - истыкал все части тела отверткой и удушил, а четвертая отбилась от насильника и, истекая кровью, доползла до двери своей квартиры. Составленный по ее описанию словесный портрет и помог в конце концов задержать преступника.
Гражданин по фамилии Маняк оказался двадцатидвухлетним студентом, чадолюбивым отцом (у них с женой полугодовалый ребенок), любящим мужем, учившимся хорошо, подававшим как специалист большие надежды. Все близко знавшие его, включая домашних, были потрясены известием о том, что добрый и тихий семьянин, оказался исчадием ада, и, когда пришли домой его арестовывать, твердили, что это ошибка, страшная ошибка, что его оговорили, приняли за другого. Только он сам словно ждал этого и сказал с облегчением, как показалось производившим арест: "Да, это я".
На первом же допросе он поведал, что сам не знает, как мог на такое решиться, что на него что-то накатывало, какой-то голос властно приказывал ему идти, отыскать женщину и... Убив, он разряжался, уходил в учебу, в семейные дела. Кровавые кошмары его не мучили, происшедшее как будто и не с ним было, он снова жил нормальной жизнью, любящий и любимый, жил, пока снова не накатывало... Психиатрическая экспертиза признала его, однако, вменяемым.
Все эти дни знакомства с подразделением по раскрытию тяжких преступлений против личности я ходил как в воду опущенный. Ходил, точнее сидел, как проклятый в отделе МВД, листал дела, читал всевозможные справки, делал выписки из статотчетов, рассматривал снимки плоских, расплющенных, как камбала, жертв, всматривался в фото убийц-насильников, пытался угадать, что двигало ими, кроме дьявольской похоти. Я читал дела об изнасилованиях и убийствах, а в памяти всплывали бунинские слова из "Страшного рассказа", написанного Иваном Алексеевичем во Франции в 1926 году, слова, которые можно поставить эпилогом к каждому такому делу: "Все-таки самое страшное на земле - человек, его душа. И особенно та, что, совершив свое страшное дело, утолив свою дьявольскую похоть, остается навсегда неведомой, не пойманной, не разгаданной". Неведомой, не разгаданной, не пойманной и у пойманного, задержанного преступника...
Сорокасемилетний уроженец Архангельской области К., инвалид детства (правая нога короче левой), был пять раз судим, признан особо опасным рецидивистом, из его показаний следует, что он побывал более чем в 150 городах и населенных пунктах страны, совершил убийства 58 женщин. Убивал и насиловал, насиловал и убивал он в Челябинске, Кирове, Горьком, Москве, Курске, Рязанской области... Последняя его жертва Щ., сообщается в обвинительном заключении по данному уголовному делу, была обнаружена в лесополосе в районе 3-го пикета 319-го километра железнодорожного перегона Ряжск - Александр Невский Рязанской области с петлей из брючного ремня на шее. Согласно заключениям комплексной судебной психолого-психиатрической и сексопатологической экспертизы, извращение полового влечения и сексуальный мотив совершения убийств у рецидивиста выражались в том, что он получал сексуальное удовлетворение в результате направленных на лишение жизни потерпевших насильственных садистских действий, которые являлись стереотипным видом его сексуальной активности. Психиатры отметили у него признаки психопатии, склонность к истерическим формам поведения, клинические признаки алкоголизма. К. был признан вменяемым в отношении инкриминируемых ему деяний. Варнак, насиловавший и душивший пожилых алкоголичек (к другим женщинам его не тянуло), от возмездия не ушел. С точки зрения юридической тут все ясно. Но можно ли считать, что разгадана, поймана погубленная душа этого погубителя, начавшего убегать из дома, от матери, брата и сестры (отец, рабочий, умер вскоре после его рождения), едва в школу пошел, первую кражу совершившего третьеклассником (всего четыре класса окончил), лживого, нелюдимого, вспыльчивого, агрессивного, очень любившего читать, но не художественную литературу, а, по показаниям библиотекаря колонии, учебники по физиологии и анатомии человека, Большую медицинскую энциклопедию, журналы по судебно-медицинской экспертизе и брошюры на юридическую тему?..
Бунинский рассказ о самом страшном на свете - душе человека - называется, напомню, "Страшный рассказ".
Десятки дел, показанных мне, - это невыдуманные страшные рассказы, один ужаснее другого. Меняется место действия - оно переносится в Иркутск, малоразвитого алкоголика-нелюдима сменяет в рот спиртного не берущий, общительный, располагающий к себе врач, примерный сын своих высокообразованных родителей (отец - профессор кафедры зоологии беспозвоночных, мать - директор школы), нежный муж, папа двоих прелестных ребятишек и - дайте перевести дыхание - убийца 14 малолетних детей и старух, совершивший в общей сложности 35 тяжких преступлений. Он не сразу пришел к последнему пределу сладострастия, начинал с развратных действий. Первой его жертвой была восьмилетняя девочка. Обманом он завлек ее в подвал дома и изнасиловал. Об этом никто не узнал, как не узнали и еще о нескольких аналогичных эпизодах с детьми - девочками и мальчиками. К открытию, сделанному героиней де Сада, Василий Кулик, линейный врач городской станции "Скорой помощи", пришел самостоятельно - очередная заманенная в подвал девочка отбивалась отчаянно, доктору пришлось ее немного придушить, и, по признанию Кулика, ее конвульсии вызвали у него особое чувство полового удовлетворения. Теперь он всегда утончал акт до последнего предела. И с девочками, только начавшими ходить в школу, и с хворыми старушками, которых навещал под предлогом оказания помощи (вел даже специальный список). Делал инъекцию снотворного, насиловал спящую в извращенной форме и душил... Профессия врача помогала ему входить в доверие к незнакомым людям. Профессиональными познаниями он решил воспользоваться, когда был задержан, и попытался "закосить" на экспертизе, рассказывая небывалые сексуальные сны, которые, по замыслу, давали возможность истолковать его действия как поведение психически больного человека и признать его невменяемым. Пришлось обратиться к ученому, специалисту в области сна, который дал однозначное заключение, что все сексуальные сны Кулика не результат помрачения сознания, а чисто головные конструкции, хитроумные выдумки. Он прошел разнообразные тесты, позволившие установить, что у доктора "скорой помощи", любящего сына, мужа, отца, отсутствовали сочувствие и сострадание, у него совершенно не было воспитано чувство эмпатии, а свойственные ему злобность, жестокость, сексуальная расторможенность приобрели ярко выраженные черты садизма. Судебно-психиатрическая экспертиза отметила, что, поскольку в момент совершения преступлений Кулик отдавал отчет себе в своих действиях и руководил ими, его следует считать вменяемым.
О деле Василия Кулика мне во всех подробностях рассказывал старший научный сотрудник Всесоюзного научно-исследовательского института МВД СССР Юрий Михайлович Самойлов, занимающийся проблемой совершенствования деятельности правоохранительных органов по раскрытию многоэпизодных убийств, сопряженных с изнасилованием. Кроме того, в газете "Инфо-СПИД" я прочитал интервью специального корреспондента Бориса Плеханова, взятое у приговоренного к высшей мере убийцы и насильника в камере смертников иркутской тюрьмы. Кулик говорит о себе: свихнулся. Правда, в газете это слово дано в кавычках. Кулик жалеет только об одном: что не покончил с собой, дотянул до тюрьмы. Он считает, что натворил столько, что и убить его мало. Даже себе он не может объяснить, когда и почему сорвался. "Не хочу себя оправдывать, - говорит осужденный на смерть бывший врач,- но мир наш всегда был ужасно уродлив, полон жестокости, насилия. А теперь - больше, чем когда-либо: много убийств, властвует видеопорнография..." Не хочет оправдываться, а оправдывается. Уверяет, что смерть его не страшит нисколько, что хочет почувствовать все, что происходит с человеком в момент расставания с жизнью... После этой беседы, признается журналист-интервьюер, ему приходили в голову странные мысли, например, он задал себе вопрос: а здоров ли этот врач?
Этот вопрос задаешь себе, читая или слушая все эти страшные рассказы. Задаешь, хотя знаешь однозначные выводы судебно-психиатрической экспертизы: отдавал себе отчет в своих действиях и руководил ими... следует считать вменяемым.
В третьем страшном рассказе тоже есть последнее слово приговоренного к смерти. Не сенсационное журналистское интервью в камере смертников, а запись беседы - для служебного пользования - сотрудника правоохранительных органов с осужденным. (Беседа, как мне пояснили в МВД, проходила за четыре дня до приведения приговора в исполнение.)
Анатолий Емельянович Сливко, 1938 года рождения, фотограф, руководитель подросткового клуба одного из городов Ставропольского края, убил семерых своих подопечных и нанес тяжкие повреждения еще тридцати треммальчикам.
Свою жизнь из камеры смертников видит разделенной на две части: одна нормальная, другая ненормальная. Водораздел подвижен, но в его сознании он существует. В нормальной жизни он любит природу, цветы, птиц, зверей, никогда их не мучает, из всех видов охоты признает лишь фотоохоту, дети тянутся к нему, а к жестоким людям детей не притягивает. В ненормальной жизни (водораздел только в его сознании, в действительности это одна жизнь, воды ее перемешаны) ему "хочется до бесконечности видеть кровь, движения, мазать кровью одежду, обувь, тело жертвы...". Это безумное, дикое желание, толкающее его на преступление, он связывает со своей половой ненормальностью. Если иркутский врач обладал гипертрофированной половой функцией, то у ставропольского фотографа она явно ослаблена. Впервые, по его признанию, он был с женщиной (женой) в 29 лет, "Однако вступить в половую связь не смог, так как мой член не возбуждался несмотря на желание и обязательства перед женой. Рассказал об этом матери и по ее настоянию обратился к врачу-сексопатологу. Тот только посмеялся, выписал элеутерококк и сказал, что надо стараться и все будет, нормально. Однако очень долго все оставалось по-прежнему. (Старший оперуполномоченный по особо важным делам Главного управления уголовного розыска В. А. Гущин, вернувшийся из командировки в Ростовскую область, где участвовал в раскрытии убийства, связанного с изнасилованием, сказал мне по поводу признания Сливко и ответа доктора: "Этот врач или подлец, или такой шутник, что его..." Тут Гущина вызвали к начальству, и я не узнал, что надо бы с этим шутником сделать. - А. С.) За 17 лет совместной жизни вступал в половой контакт с женой не более 10 раз. Жена родила двух сыновей".
Женщины его не возбуждали, эрекция пропадала даже в процессе онанирования, стоило нечаянно вспомнить о женщине. Повышенное влечение к мальчикам почувствовал в 23 года, после того как оказался свидетелем дорожно-транспортного происшествия. Под машину попал мальчик и навсегда запечатлелся в мозгу молодого фотографа - красный галстук, белая рубашка, черные ботинки, красная кровь на сером асфальте, кровь и бензин. Вспоминая этот случай, он чувствовал сладкий, тошнотворный, одурманивающий запах... И - "у меня вдруг возникло желание иметь такого мальчика, сделать ему плохо, больно". Чтобы избавиться от гнетущего состояния, Сливко (он жил тогда на Дальнем Востоке) уехал на юг, на Ставрополыцину. Наваждение ушло, пропало, но, оказалось, не навсегда, через шесть лет вернулось и уже не покидало, не отпускало. Чтобы успокоиться, разрядиться, ему достаточно было лечь обнаженным на детский ботинок, на ногу мальчика. Но иногда он терял контроль над собой и убивал. Убивал и фотографировал. Глядя на фотографии, онанировал. Это потом, уже после того, как расчленял жертву. Началось все с влечения к вещам (онанировал и с ботинком маленького сына), но постепенно появилась потребность в крови.
Он не только рассказывает в этот день, но и пишет: "Я очень и очень хотел быть нормальным, как все, особенно после рождения сына. Пишу это не для того, чтобы вызвать к себе жалость, а чтобы люди познали это, не возмущались, не злословили, не тыкали пальцем в недоразвитого мужчину, а озаботились, подумали, к какой жути это может привести. В первую очередь это медицинская проблема, а в порядке выявления таких, как я, звероподобных, следует обратить особое внимание на лиц, замеченных в половой ненормальности. Надо мной врачи в свое время практически мило пошутили, когда я к ним обратился". Он хотел быть услышанным людьми в своем последнем обращении (спасти ему жизнь не просил, позорная - его слово - жизнь невыносима, смерть для него - желанное избавление), он предложил целую программу борьбы с подобными преступлениями, с такими, как он сам, звероподобными, программу из пяти пунктов, главным из которых считает "признание такой категории людей психически больными и подлежащими лечению...".
Четвертый страшный рассказ мог бы называться "Витебское дело". Жертвами совхозного завгара, позже заведующего совхозными мастерскими из-под Полоцка Геннадия Михасевича, 1947 года рождения, были 33 женщины, изнасилованные и задушенные в Витебской области за четырнадцать лет - с 1971 по 1985 год - автодружинником, общественным инспектором ГАИ, членом КПСС, делегатом районной партконференции, мастером по ремонту техники высшей квалификации, отцом двоих детей, имевшим репутацию высоконравственного человека, даже отчасти белой вороной, потому как никогда не пил, не курил и не позволял рассказывать при себе похабных анекдотов. О витебском убийце на красном "Запорожце", сначала пользовавшемся для удушения удавкой, но после осечки (женщина успела вставить руки в наброшенную сзади удавку и осталась жива, хотя и не заявила о случившемся) предпочитавшем давить девичьи шейки голыми руками, неуловимом садисте, наводившем ужас на жителей целой области, в свое время писали в центральной прессе, писали не столько о маске активного общественника и добропорядочного семьянина, под которой скрывался хладнокровный, дерзкий маньяк, сколько о том, как местная, белорусская, Фемида, не найдя истинного преступника, "колола" ни в чем не повинных граждан, вешая на них нераскрытые дела. Так что жертв по "витебскому делу" было больше чем 33, и не одни женщины... Впрочем, Михасевич к этому прямого отношения не имеет.
Эти дела получили огласку, имели большой общественный резонанс, вызвали разноречивые толки. Сами преступления проанализированы научными сотрудниками Всесоюзного научно-исследовательского института МВД СССР. Это уже история, пусть и недавняя, а "Хроника хроники", стекающаяся со всей страны в дежурную часть МВД СССР, продолжает поставлять сюжеты для страшных рассказов.
АЛМА-АТА. В районе студенческого городка обнаружены четыре трупа молодых женщин со следами удушения и изнасилования. В ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий задержан по подозрению в совершении этих преступлений и изобличен в их совершении двадцатитрехлетний рабочий-дорожник М., ранее (восемь лет назад) судимый за изнасилование несовершеннолетней.
НОВОСИБИРСКАЯ ОБЛАСТЬ. У станции Ложок, в лесополосе, найден обгоревший женский труп с ножевым ранением, связанными за спиной руками и кляпом во рту (выяснилось, что это пропавшая без вести семнадцатилетняя местная жительница). Вскоре жертвами насильника-садиста стали еще две одиннадцатилетние девочки и молодая женщина. Сто поисковых групп, включивших около тысячи сотрудников всех служб областного управления внутренних дел, приняли участие в операции по розыску преступника. Первая жертва была найдена в середине июня, последняя - в августе. Преступник задержан в лесополосе на окраине города Бердска 1 сентября, задержан и изобличен в совершении помимо этих еще ряда тяжких преступлений.
БИРОБИДЖАН. Трое учащихся и рабочий передвижной механизированной колонны (пэтэушникам по семнадцать лет, рабочему двадцать два, он уже отсидел три года за кражу, они ни в чем предосудительном, с точки зрения милиции, замечены не были и на учете в органах внутренних дел не состояли) у кинотеатра "Родина" познакомились с двумя девушками (восемнадцать и девятнадцать лет) из медучилища, пригласили их на дачу, где по очереди изнасиловали в извращенной форме. Когда потерпевшие пригрозили, что обратятся в милицию, четверо молодцев вывели их в лес, задушили, обложили трупы ветками, облили бензином и сожгли.
РОСТОВСКАЯ ОБЛАСТЬ. В Сальском районе в конце ноября в субботу пропала женщина (пятьдесят один год), пошедшая из своего села в другое, в полутора километрах от своего, проведать дочь в больнице. В понедельник охотники обнаружили ее труп в лесополосе, в 500 метрах от асфальтовой дороги между двумя селами. Куртка и нижняя одежда были сняты, платье замотано до шеи, живот разрезан от грудины до лобка, одна грудь отрезана, лицо обезображено ножом, горло перерезано.
Владимир Александрович Гущин, без малого четверть века работающий в уголовном розыске (восемнадцать лет - "на земле", как он выразился, то бишь в райотделе, и пять лет - в главном управлении), к этому времени две недели находился в командировке в Ростовской области, потрясенной серией убийств на сексуальной почве, так называемой лесопосадочной (по месту совершения преступлений). Местные товарищи, как рассказывал мне Владимир Александрович, первыми выехавшие на осмотр места происшествия, поставили в известность столичных коллег, и они вместе со следователями областной прокуратуры включились в розыск и через две недели непрерывной работы по нескольким направлениям вышли на двадцатипятилетнего скотника одного из совхозов К., у которого нашли часы погибшей, его нож, сломанный от сильных ударов. Серьги, вырванные им из ушей жертвы, он успел подарить своей племяннице. Перед встречей он выпил с приятелем три флакона одеколона, нагнал жертву по дороге, вытащил нож и, угрожая убить, если она не согласится удовлетворить его желания, повел ее в лесополосу. Перепуганная насмерть женщина пошла с ним (у нее был муж и трос детей - двое взрослых и девочка-подросток, которой она несла гостинцы в полиэтиленовом пакете), но скотник, обозленный своей ошибкой - со спины она показалась ему молодухой, - почувствовал отвращение во время полового акта и ударил женщину ножом в горло. Через час этим ножом он резал сало. Выяснилось, что скотник, будучи совсем еще молодым парнем, уже был судим за покушение на изнасилование, получил шесть лет, но был выпущен из колонии за полтора года до срока как исправившийся. Выяснилось также (пришлось делать эксгумацию), что удушенная в соседней деревне старушка - жертва звероподобного, по терминологии Сливко, скотника.
О "лесопосадочной" серии убийств на сексуальной почве, продолжавшейся в Ростовской области девять лет, меня в МВД СССР в январе 1990 года попросили не писать. Преступник тогда еще не был схвачен, хотя было ясно, что, скорее всего, действовал один маньяк-садист, вспарывавший животы, вырезавший матки, отрезавший груди, мужские члены, кромсавший лица мальчиков, девочек, женщин, мужчин. Десятки, сотни сотрудников уголовного розыска из разных городов страны искали страшного выродка, искали - и почти девять лет не могли найти. Конечно, розыскники даром свой хлеб не ели и за годы ловли "мясника" попутно раскрыли 1062 преступления, из них - 40 убийств (убийство женщины скотником - одно из этих сорока), 245 изнасилований, 91 факт развратных действий...
Мне тоже было предложено выдвинуть свои версии относительно личности возможного преступника, и я позволил себе высказать два предположения, диаметрально противоположных. По первому, сексуальный террор осуществляет работник правоохранительных органов, возможно уволившийся из них, охотник, автолюбитель, победительный мужчина средних лет (что-нибудь около сорока). По второму, в ростовских степях проводил свои изощренно садистские операции некто серенький-серенький. как мышонок, очень положительный в обычной жизни, начитанный, скорее всего с высшим образованием, переваливший 50-летний порог. Выяснилось, что я не был оригинален в своих предположениях: и первая версия отрабатывалась аналитиками и розыскниками, да и вторая в той или иной степени выдвигалась.
Сейчас, когда многие центральные газеты страны обошли статьи об "убийце в лесополосе", "меланхоличном садисте" - он был задержан поздней осенью 1990 года, - можно сказать, что моя вторая версия оказалась близкой к действительности. (На ускорение поимки преступника, разумеется, это никак не повлияло.) Андрею Ч., подозреваемому в совершении десятков убийств на сексуальной почве, 54 года. Он - житель города Новочеркасска, выпускник филологического факультета Ростовского университета, работал учителем в школе и ПТУ, заводским снабженцем, был примерным мужем, добрым отцом для двух своих детей, на которых не то что руку не поднял, но даже голоса не повысил. Что касается его внешности, его характера, тут корреспонденты разных изданий расходятся во мнениях: одним он видится пожилым, морщинистым, невзрачным мужичонкой, мрачным, нелюдимым, другим - степенным, респектабельным, умеющим легко сходиться с людьми. Ни один из моих коллег, написавших обширные материалы о ростовском мсье Верду, филологе-снабженце с ножом, веревками и вазелином в портфеле, однако, не видел его самолично, судят они о нем по фотографиям, что представляется мне не очень серьезным. И хотя теперь уже можно писать о ростовском деле, следствие еще в разгаре, предстоит огромная работа, и только после ее завершения можно будет рассказать о нем внятно и спокойно, если, конечно, удастся сохранить спокойствие.
Почему же мне казалось, что это должен быть серенький, начитанный мужичонка за пятьдесят?..
Почему его не могли поймать так долго - чуть ли не десять лет?..
Нет у меня ответов на эти вопросы. Если уж политика нас сейчас каждодневно ставит в тупик неразрешимостью своих конфликтов, то что же говорить о тайной и страшной жизни души человеческой, по сравнению с которой все остальное на земле в общем-то элементарно, как те самые частицы, из которых состоит мироздание...
Сложно - и тяжко - разгадать, понять, поймать душу звероподобного. Очень трудно - и тяжко для души ловца - поймать самого звероподобного, поймать и доказать неопровержимо его вину. Начальник отдела по организации раскрытия тяжких серийных преступлений против личности Главного управления уголовного розыска МВД СССР, обратив мое внимание на это, объясняет повышенную сложность раскрытия преступлений на сексуальной почве, прежде всего изнасилований и покушений на них, преступлений, не имеющих признаков организованности и профессионализма, в частности тем обстоятельством, что за последние десять - пятнадцать лет изменился субъект этих преступлений. Оставаясь по сути своей тем же звероподобным, он стал, если тут допустима сравнительная степень, куда более человекообразным. Раньше по таким делам проходили по преимуществу умственно отсталые, маньяки-садисты, рецидивисты, малограмотные. Встречаются они и сейчас, но все больше среди насильников людей с довольно высоким образовательным цензом, занимающих солидное положение в обществе, внешне вполне благополучных. Поймать, обезвредить удается не всех. В 1989 году примерно десятая часть дел, сопряженных с изнасилованиями, была не раскрыта.
И еще немного статистики, представленной в этом отделе. Среди насильников - 40 процентов ранее судимых, чаще всего за умышленные убийства, разбои, злостное хулиганство. 66 процентов преступников в момент нападения находились в нетрезвом виде. Каждый восьмой насильник признан судом невменяемым. 30 процентов потерпевших спровоцировали ситуацию своим легкомыслием. Многие знакомились с будущим преступником при случайных обстоятельствах, вместе распивали, спиртное и в тот же день были изнасилованы. В 60 процентах случаев это происходило во дворах, парках, на чердаках. Общее число преступлений на сексуальной почве выросло за год, как уже было отмечено, на 25 процентов.
Особую тревогу вызывает рост серийных, многоэпизодных убийств, сопряженных с изнасилованием женщин, растлением малолетних детей и мужеложством. Из двух десятков тысяч изнасилований и покушений на них около трехсот заканчивается убийствами, а из этого числа примерно пятьдесят - серии, состоящие из двух, пяти, десяти, тридцати и более жертв. И каждый непойманный преступник такого рода (их потому и трудно поймать, что действуют они в одиночку, а единственный свидетель - жертва насилия - уже ничего никогда не расскажет, не наведет на след), избегая кары, хмелея от крови, становится все более дерзким, изощренным, опасным.
Преступник такого рода... А какого такого? Можно ли говорить, что определенные виды преступлений совершают люди определенного типа личности? И каков профиль личности, склонной к половым преступлениям?
Не ответив на эти вопросы, не разгадав, не поймав душу преступника, прикладная наука не сможет дать оперативникам-розыскникам направление поиска, ключи к нему, что могло бы привести к выработке эффективной тактики раскрытия этих преступлений, позволило бы ввести в действие систему сбора, сопоставления всех аспектов их расследования и создать Национальный центр для анализа насильственных преступлений (конгресс США принял решение о создании такого центра на базе академии ФБР в июле 1984 года).
Два года спустя после решения американского конгресса о создании этого центра во ВНИИ МВД СССР была сформирована научно-исследовательская группа, которая начала работать над проблемой совершенствования организации и тактики раскрытия уголовным розыском убийств, совершенных по сексуальным мотивам. Возглавил ее Юрий Михайлович Самойлов. Надо полагать, что практики смогут воспользоваться рекомендациями из написанного им пособия по организации и тактике раскрытия многоэпизодных убийств, сопряженных с изнасилованием. Оставим за кадром все, что относится к служебной тайне (преступник, как мне объяснили в министерстве, образованный и внимательно читает печатную продукцию), и попросим Юрия Михайловича сделать своего рода "анализ анализа" - обобщить данные, полученные из сопоставления трехсот сорока изученных им преступников.
- Преступник за последние десять - пятнадцать лет резко изменился. Его можно встретить в любом социальном слое общества, в разных возрастных группах, - говорит Самойлов. - Это связано с множеством причин, главная из которых - всеобщее одичание общества, нравственное оскудение. Типичного преступника нет. Насильниками-убийцами были и четырнадцатилетние сосунки, у которых молоко на губах не обсохло, и шестидесятитрехлетние мужчины. Рабочие и колхозники, служащие, врачи, инженеры, студенты, школьники, учащиеся профтехучилищ... Среди них - и умственно отсталые, и люди высокого социального статуса, интеллектуально развитые, образованные. Они особенно опасны (треть преступников именно такие) - их труднее изобличить, так как они умеют носить любую социально приемлемую "маску" и даже близким трудно распознать их тщательно скрываемую суть, двойное дно их души. Неэффективность работы органов внутренних дел во многих случаях обусловлена "нетипичностью" самого преступника. Раньше, когда насиловали и убивали преимущественно маньяки, половые психопаты, рецидивисты, все связанное с преступлением было для исследователя личности преступника и оперативника яснее, очевиднее. Сейчас преступность "сломалась", и определить набор признаков, присущих лицам, склонным к половым преступлениям, стало намного сложнее. Сложно не значит невозможно. Исследуя свой информационный массив (уголовные дела), пользуясь исследованиями медиков (у них свой информационный массив - истории болезни), нам удалось установить статистические закономерности между отдельными криминалистическими признаками, по которым обнаруживается связь между событием преступления и убийцей, подсчитать с помощью ЭВМ частоту встречаемости каждого признака и дать оперативным работникам соответствующие методички. В составленной нами таблице-анкете триста тридцать таких признаков, показателей. Тут все важно - каким образом преступник заманивает потерпевшую в уединенное место, какие и куда наносит ранения, как обращается с одеждой жертвы, есть ли у него повышенный интерес к обнаженному телу, что забирает у убитой или убитого и т. д. и т. п. Сложность раскрытия серийных преступлений и в том, что совершающие их часто "вооружены" личным автотранспортом, как тот же витебский убийца, "подвозивший" попутчиц на своем красном "Запорожце" с цифрой "7" в номере, запомнившейся одной из свидетельниц и позволившей, помимо других деталей (во рту одной из жертв он оставил клочок бумаги с подписью "Патриоты Витебщины"), в конце концов выйти на его след.
До создания Национального центра для анализа насильственных преступлений у нас пока далеко. Необходимы комплексные исследования с привлечением специалистов в области судебной медицины, психиатрии, психологии, биологии, - сексопатологии, которые позволили бы разработать научно обоснованные методики выявления лиц, склонных к половым преступлениям. На их основе можно было бы сформировать на местах - в областях, краях, автономных и союзных республиках - постоянно действующие медикопсихологические группы из наиболее квалифицированных специалистов, которые составляли бы развернутые психологические характеристики (профили личности) преступников. Это позволило бы интенсифицировать процесс раскрытия серийных убийств, совершаемых по сексуальным мотивам.
"Эти убийства уникальны по своей природе, - пишет американский ученый Вернон Дж. Геберт, - все они включают психотические или психопатические мотивации, поэтому в их расследовании должны принимать активное участие психологи системы уголовной юстиции и судебные психиатры". У нас пока никто не соединил два информационных массива - тот, что в распоряжении юристов, и медицинский.
- Мы с психиатрами из Института общей и судебной психиатрии имени Сербского, - поясняет Самойлов, - проводили совместные исследования, но их нужно продолжать на более высоком уровне.
К тому же, по его мнению, чрезвычайно затрудняет работу (и исследовательскую, и розыскную) и то обстоятельство, что нет учета этой категории лиц. С большим трудом - по малейшим проявлениям, простейшим штрихам - отыскиваются факты, свидетельствующие о сексуальных нарушениях, отклонениях у определенного круга людей. Они попадают в орбиту внимания правоохранительных органов, но поставить их на учет нельзя: нет правовых оснований.
Тут я подумал про себя, что, может, и слава Богу, что нет, поскольку милиции, разумеется, будет удобнее ловить преступников, если, помимо разрешения прослушивать наши телефонные разговоры - с санкции суда, она будет держать "под колпаком" и всех страдающих теми или иными нарушениями и отклонениями в сексуальной сфере. Сделать это, однако, будет весьма затруднительно, потому как наши граждане, страдая от нарушений в этой интимной сфере, на прием к сексопатологу не спешат - стыдно с таким к доктору! Да и сколько у нас врачей-сексопатологов на каждые десять тысяч населения? Словом, учет затруднен по организационно-техническим и социальным причинам.
О моральной стороне дела уж и не говорю - не обязательно людям лучше, свободнее, привольнее живется, когда органам, призванным охранять от посягательств их жизнь, достоинство и имущество, удобнее работается. Мы сейчас стали - с некоторым, правда, опозданием - необычайно чутки, стоит только кому-то нацелиться на ограничение наших прав и свобод. Объяснимая настороженность, что и говорить. Но вот Америка, возражали мне наши опытнейшие сыщики, куда как бдительно охраняет права личности и демократические свободы, однако если бы они имели такой, как в американской полиции, учет по биологическому отождествлению личности (помимо "пальчиков" это и слюна, и сперма, и кровь), сколько преступлений удалось бы предотвратить, сколько преступлений раскрыть гораздо быстрее и спасти человеческие жизни! И о каком ущемлении прав, продолжали мои оппоненты, тут можно говорить? Если вы не преступаете закон, полученные данные преспокойно хранятся в памяти компьютеров, и это никак не сказывается ни на вашем благополучии, ни на вашей свободе.
Как быть с более тщательным, строгим и всеохватным учетом? Вроде бы ничего страшного для законопослушного гражданина, если в общегосударственном банке данных будут знать рисунок его пальчиков, группу крови, состав слюны и спермы. Да пусть их... отождествляют, нас от этого не убудет. Хотя по собственному историческому опыту мы знаем, что нашему Старшему Брату только пальчик протяни, он и руку отхватит. Времена, конечно, изменились, но все как-то боязно...
Что же до учета лиц с сексуальными нарушениями и отклонениями, тут и вовсе сомнительно. Тех же гомосексуалистов куда будем заносить - в "нарушители"? Никак не уберем из Уголовного кодекса РСФСР статью 121, карающую за мужеложство. У нее находится немало защитников, в том числе и в среде сотрудников правоохранительных органов. Выражая их мнение, В. Качанов из МУРа высказался в "Аргументах и фактах" против отмены этой статьи, так как это может оставить беззащитными детей и подростков. Мне представляются куда более вескими аргументы И. Кона, приведенные в том же издании. Во-первых, никто не предлагает отменить правовую защиту от сексуального совращения несовершеннолетних и от сексуального насилия всех людей, независимо от их пола и возраста, а гетеросексуальные действия такого рода не менее опасны, чем гомосексуальные. Отмене подлежит только уголовная ответственность за гомосексуальные контакты между взрослыми людьми по взаимному добровольному согласию. Во-вторых, ошибочно разделяемое немалым количеством людей мнение В. Качанова, что "мужеложством страдают люди с врожденными или развившимися психическими отклонениями, а также имеющие генетическую предрасположенность к таким сексуальным расстройствам". В мировой науке твердо установлено, что гомосексуалисты отличаются от большинства людей только своей сексуальной ориентацией. В остальном это обычные люди, и нет никаких оснований считать их психически или социально неполноценными. Есть там еще в-третьих, в-четвертых, в-пятых, но убеждают, по-моему, уже первые два доказательства.
Я никогда не мог понять, почему люди так пытливо, в ущерб заботам о хлебе насущном и собственном самосовершенствовании, доискиваются, кто, с кем и каким способом совершает то самое глупое действие, какое только может позволить себе умный человек. Почему "старым казачьим способом" (если вспомнить пьесу некогда популярного московского драматурга) - это хорошо, это здорово и здорово, это по-нашенски, а все остальное - разврат, заморские влияния и тому подобное? И почему "голубым" у нас нигде нет дороги, а к девушкам, любящим друг друга, Уголовный кодекс мирволит? Наш главный сексолог в этом случае задает один вопрос: "Где логика?"
Пока у нас с логикой не все в порядке, пока мы окончательно не разобрались, что считать отклонением от общечеловеческой нормы, а что - отклонением лишь от известного нам старого способа, не стоит, на мой взгляд, спешить с поголовным учетом "отклоняющихся". Оставим пока этот вопрос открытым.
Составляя личностные характеристики убийц-насильников, сотрудники научно-исследовательского института обратились за информацией и к следователям, но, к сожалению, по словам Ю. М. Самойлова, личный опыт следователей по этим делам скромен.
Сами следователи, насколько я смог убедиться, разговаривая с приехавшими в Ленинград повышать свою квалификацию сотрудниками органов прокуратуры из городов Дальнего Востока, Урала и Сибири, не любят таких дел. Исчадий рода человеческого, монстров, порешивших по тридцать жертв, никто из них на своем следовательском веку (стаж работы от десяти до двадцати пяти лет) не встречал. Чаще всего насильниками (обошлось без "мокрых" дел), поведали мне женщины, живущие и работающие по ту сторону Уральского хребта, оказывались знакомые этих жертв, с которыми они пили, гуляли, а потом, если верить показаниям потерпевших и их мамаш, девочек-кровиночек, невестушек эти хулиганы, эти бандюги безродные и снасильничали - и кто же теперь их, порченых, замуж возьмет... (Зарубежные данные, кстати, подтверждают наблюдения следователей из российской глубинки: от 40 до 75 процентов насильников - это знакомые будущих жертв, совершающие свое черное дело чаще всего во время свиданий или в компаниях.) А не любят они этих дел прежде всего потому, что дела эти скользкие, жертвы и свидетели, коли последние случаются, дают показания путаные, отказываются от прежних показаний, кого-то сознательно топят, кого-то выгораживают, кому-то хотят покрепче досадить, насолить, кого-то только припугнуть - чтоб женился... Дела эти, как я уяснил, для женщин-следователей - головная боль, мигрень, испорченное настроение. И винят они в этом не столько мужиков, сколько свою сестру-женщину, научившуюся ловчить, выгадывать, шантажировать.
Можно еще воспринять как отзвуки войны двух полов, когда мужчины присылают в редакцию письма. Я получил два таких - из Свердловска и из Красноярского края, от уральского инженера и от заключенного одной из колоний, ставшего жертвой, по его словам, оговора - обвинен он был в изнасиловании, а сводили с ним счеты на Кубани за правдоискательство. В них проклинают Евин род, обвиняют женщин в неслыханном вероломстве, в исключительной лживости, блуде, редкостном корыстолюбии и, между прочим, в том, что в "славные времена застоя, - как пишет кубанец, не по собственной воле ставший сибиряком, - этих... (тут следует длинный ряд нецензурных слов, обозначающих в великом и могучем языке нашем нехороших женщин) органы научились великолепно использовать как будто бы жертв будто бы полового насилия, чтобы закатать в тюрьму неугодных местным властям людей, не продавших чести и совести".
Слов нет, отдельные наши подруги ведут себя вызывающе. Случается, расставляют сети и ловушки, в которые попадает сильный, но недалекий орел-мужчина. Бывает, что и заманивают, притворяясь слабыми, неопытными, неискушенными. Более того, кое-кого из орлов эти самые горлицы упекают за решетку. Об одном таком эпизоде из жизни двух студенток-третьекурсниц и пятерых молодых людей (трех москвичей и двух их гостей из южной республики) поведал несколько лет назад столичный молодежный журнал. Автор (между прочим, женщина) берет под защиту юношей, а девиц осуждает строго: они принесли в милицию заявление о том, что стали жертвами группового изнасилования в квартире, куда после совместно проведенного в кафе вечера поехали догуливать, лишь через два с лишним дня после той вечеринки, а через два месяца, когда делу уже был дан ход, обратились в прокуратуру с письмом, где обеляли своих случайных знакомых. Однако следствие поддержало первую версию потерпевших. Приговор народного суда был тяжек, правда, городской суд признал несостоятельность обвинения в групповом изнасиловании, четверым молодым людям сроки наказания снизил, а пятому оставил в силе оправдательный приговор.
Не знаю, давало ли это дело повод выходить на широкое обобщение и утверждать, что в нашей судебной практике по таким делам сложился стереотип - поддерживать версию потерпевшей (мужчина, несмотря на презумпцию невиновности, практически всегда оказывается в таких делах в правовом отношении в худших условиях, чем заявительница). Повторяю, не могу быть тут судьей - плохо знаком с судейской практикой. Да и не литератору, если он, конечно, не Анатолий Федорович Кони, отыскивать истину в хитросплетениях нашей юриспруденции.
Другое поразило - женщины в чем-то, где-то поставлены у нас в особые условия, уникальные! Так и написано: "Женщины-потерпевшие поставлены в особые для правосудия условия... а мы все еще продолжаем ставить женщину, независимо от обстоятельств, в уникальные для правосудия условия". Не смею оспаривать данное конкретное дело. Мне не нравится, что автор обобщает, что у него, как у обличаемого им следователя, обвинительный уклон - но не по отношению к мужчинам, обвиненным в изнасиловании, а к потерпевшим женщинам, вообще женщинам. Я против обвинительного уклона в любую сторону, но обвинение слабой, страдающей и за себя, и за того, кому жизнь дала (а так природа женщину устроила - и силы меньше отпустила, и страдать не только за себя определила), ведет к очевидному понижению уровня нравственности в обществе, по крайней мере не повышает ее процентного содержания в отравленной миазмами жестокости и злобы атмосфере благородства, рыцарства, великодушия и прочих невредных для душевного здоровья веществ.
Можно ли говорить о здоровье главных персонажей страшных рассказов-документов, субъектов зверских преступлений? Психиатрическая экспертиза большинство звероподобных (семерых из восьми), однако, признает вменяемыми. Многое могла бы прояснить, вскрыть сексологическая экспертиза, но просмотренные мною дела показывают, что она проводится редко. "В Польше, например, любое сексуальное преступление рассматривается после тщательной сексологической (а не только психиатрической) экспертизы, - пишет И. Кон. - К сожалению, наши правоохранительные органы часто не имеют такой возможности, не понимают ее необходимости". Но и в тех случаях, когда она проводилась и были зафиксированы сексуальные отклонения и нарушения, психиатры чаще всего признавали преступника вменяемым.
Признанные вменяемыми и понесшие суровое наказание, могут ли они считаться вполне здоровыми людьми?
Оттого, что по всем параметрам науки о человеческой психике они тем не менее вменяемые, делается еще страшнее, еще ужаснее. Само тоталитарное сознание социологи, социальные психологи, демократические публицисты считают разновидностью массового психического заболевания. Слишком долго владевшая умами и сердцами идея смерти, идея разрушения как разрешения всех конфликтов нажимом, подавлением, силой, идея разрушения всего старого (культуры, нравственности, морали) разрушила основательнее всего психику человека, надломила его душу. Вывод напрашивается сам собой, его точно и сильно сформулировал доктор философских наук Павел Гуревич: "Общество, которое прошло такой опыт некрофилии, чудовищного влечения к смерти и принижения жизни, это общество надо лечить". Лечить общество - значит возвращать его к норме, и все в нашей культуре: от сохранившихся обычаев, верований в толще народного космоса до бессмертного искусства, все, что является в национальном самосознании воплощением нормы, - и божественной, как Пушкин, и просто человеческой, как Короленко ("воплощением нормы" назвал его Юрий Карякин), - должно быть инъецировано общественному организму, должно войти в состав ежедневной духовной пищи.
Нужно лечить общество, состоящее, как известно, не только из формаций и генераций, а и из отдельных смертных человеческих особей, и в собственно медицинском плане. Лечить и лиц, страдающих нервно-психическими расстройствами. Лечить надо, в частности, и сексуальных психопатов, людей, не виноватых в том, что природа недодала им до нормы или перегрузила сверх нормы...
И снова приходится говорить о феномене нормы, об утраченном больным обществом эталоне нормы, о разрушающемся обостренном чувстве нормы у его хранителей и носителей - детей.
Дети по-прежнему не любят ненормальностей, но можно ли их самих считать вполне нормальными, здоровыми? По данным, обнародованным сотрудником управления профилактической службы МВД СССР полковником милиции Г. Фильченковым, специализирующимся по профилактике преступности среди несовершеннолетних и молодежи, из полумиллиона состоящих на учете в милиции подростков 300 тысяч в возрасте 15-17 лет имеют аномалии психики. Треть всех совершающих преступления несовершеннолетних как раз и имеют эти аномалии. (По данным ученых Алтайского университета, у многих юных преступников имеются нарушения гормонального обмена, вызывающие повышенную агрессивность, злобу.) Они вменяемы, подчеркнул ответственный сотрудник Министерства внутренних дел, но их нужно лечить - в специальных лечебно-воспитательных учреждениях. Однако подобных учреждений у нас нет. За чем или за кем дело стало? За Минздравом? За Госкомитетом по народному образованию? За МВД?..
Более половины преступлений в нашей стране - дело молодых рук, которые при всем желании советский трудовой народ руками золотыми не назовет. В феврале 1990 года на брифинге в МВД СССР журналистам сообщили, что в 1989 году в совершении преступлений приняли участие 212 тысяч 457 подростков. Рост - 14,9 процента. Наиболее распространены среди несовершеннолетних имущественные преступления, угоны транспортных средств, хулиганство и преступления против личности. Среди последних - убийства (они выросли на 50 процентов) и изнасилования (увеличение на 12 процентов). Рост убийств и изнасилований в этой среде отмечен впервые за последние пять лет.
Криминогенных обстоятельств, подхлестывающих подростковую преступность, юристы насчитывают аж 200! На первое место они ставят семейное неблагополучие, затем идут крайняя запущенность сферы досуга и уже упомянутая психическая неуравновешенность.
Можно, наверное, утончая и углубляя классификацию обстоятельств, толкающих парнишку или девчонку украсть мопед, избить слабого сверстника и отобрать у него деньги, сбившись в стаю, устроить ночь длинных ножей банде с чужой территории, назвать и поболее двухсот криминогенных причин. А можно - одну. Наши детки - это наши бедки. Мы - вот единственная причина. Можно сказать - общество, но оно состоит не из пришельцев из других миров. К тому же, сваливая все на общество, мы избавляемся от личной вины перед детьми, наследующими и нашу внутреннюю неуравновешенность, и окружающий невменяемый мир, в который мы их пригласили, забыв устроить им сносную, нормальную жизнь, не умея обращаться с ними как с полноценными людьми, нуждающимися в нашей любви, в нашей защите. Нуждались в нашей защите, а теперь нуждаются в защите от нас.
Один из тех, кто, не боясь сорвать голос и надсадить сердце, старается докричаться до оглохшего общества, до очерствевших душ взрослого населения и обратить его внимание на наших детей и внуков, сиротски брошенных нами в детские дома, сиротски одиноко и неприкаянно чувствующих себя в родительских домах, в школах, - мой земляк Дмитрий Притула, писатель, делящий время своей жизни между письменным столом и дежурствами на станции "Скорой помощи". Насмотревшись на больных детей больного общества, тринадцатилетних девочек, пытавшихся отравиться после родительских побоев, четырнадцатилетних проституток, наследующих профессии своих матерей, начинающих пить чуть ли не с младенчества, пить, заражаться гонореей, заражать взрослых скотов - клиентов матери, Притула пришел к выводу: "Необходима защита детей от произвола взрослых, от негодных родителей, учителей, врачей. Необходимо менять наш взгляд на образование и на медицину: в педагогические и медицинские вузы принимать только добрых и милосердных".
Необходимо, на взгляд писателя и врача, изменить отношение к ребенку и на уровне общества, государства, и на личном уровне, в сознании каждого взрослого: "Ребенка повсеместно унижают, считают существом неполноценным, странно, если он при этом станет уважать взрослых. Нет, он отвечает адекватным чувством... Нужно понять: если мы не хотим, чтобы нас через несколько лет (через поколение) грабили, избивали, насиловали, то сегодня должны обращаться с детьми, как с людьми... Мы говорим о неблагополучных детях, это страшно, но есть опасность пострашнее: нам грозит вырождение! Как врач знаю: все больше рождается детей с неизлечимой патологией. Если население будет так деградировать, то через столетие мы превратимся в мутантов".
Дети нуждаются в нашей защите, если договаривать до конца,- в нашей защите от нас самих (а мы еще Ионеско и Беккета долго на свою сцену не пускали, мы - родоначальники театра абсурда в жизни!). Но есть у этой проблемы и обратная сторона: мы тоже нуждаемся в защите от наших чуть-чуть подросших детей, да и сами дети, еще не потерявшие обостренное чувство нормы, - от своих сверстников, благополучно избавившихся и от этого, и от других нормальных человеческих чувств, представлений и ценностей. Не через поколение будут грабить, избивать, насиловать нас (и друг друга) вчерашние детишки, сегодняшние отроки, юноши и их подружки.
Все эти небожественные глаголы коснулись нашего слуха еще вчера. Сегодня они - из самых употребительных и в лексиконе средств массовой информации, и в наших кухонных разговорах. И о мутантах говорить в будущем времени, на мой непросвещенный взгляд, значит грешить прекраснодушием, необоснованным оптимизмом, поскольку грабящие, избивающие, насилующие несовершеннолетние и совершеннолетние юнцы и есть мутанты. Насчет мутантов о двух головах и трех ногах еще бабушка надвое сказала: хватит, должно хватить у человека разумного разума, чтобы остановить вырождение, чтобы поставить заслон проникающей радиации атома на военных полигонах и в мирных Чернобылях. А нравственные мутанты, вот они, рядом, спят под нашим кровом, ходят в кино, видеосалоны и на дискотеки, учат школьные уроки, овладевают в профтехучилищах ремеслом электромонтажников, мотористов, слесарей, а потом, засадив для поднятия духа по "сабонису" бормотухи, насилуют в подвале или на чердаке всемером девочку из параллельного восьмого класса или, вдвоем изнасиловав незнакомого сельского парня на вокзале, мочатся ему в рот и заставляют лизать испражнения - мучителям 16 и 17 лет, жертва на год моложе.
Гражданин по фамилии Маняк так унизить жертву не додумался. Может, он звероватее, маньяк, садист, сексуальный психопат, но незамысловатее, бесхитростнее: главное для него - предельное утончение акта, то бишь убийство. Юный Мутант циничнее, глумливее: он получает кайф, когда жертва содрогается от отвращения...
Мутант, опять же на мой непросвещенный взгляд, опаснее Маньяка. Своей массовидностью, своей неотличимостью от нормального человека. Маньяк, правда, тоже без клыков, когтей и хвоста. Но если мы научимся относиться к сексу как к нормальной части нашей жизни, если преодолеем в себе внутренние барьеры и будем со своими проблемами обращаться к врачам соответствующего профиля (и если будет куда и к кому обращаться), число сексуальных психопатов, безусловно, поубавится, во всяком случае тех, кто хоть и не вооружен, но очень опасен. Совсем они, к великому сожалению, никогда не выведутся. Самое страшное, по Бунину, душа человеческая, и кто знает, какой импульс сработает в скособоченной душе очередного Банди (100 жертв) или Михасевича (33 жертвы)? Да и общее число таких вот маньяков, повторим за Амирэджиби, относительно стабильно.
Не то мутанты. Они размножаются быстрее, чем мы можем придумать защиту от них. В отличие от типичного Маньяка типичный Мутант не страдает, как правило, сексуальными нарушениями или отклонениями. Гиперсексуальность, когда ты весь как натянутая струна, когда желание грозит размозжить тебя, как водолаза кессонная болезнь? Так это вовсе не отклонение, а давно исследованная наукой подростково-юношеская гиперсексуальность. Мужеложство? (Мутанты переняли у блатных из зоны принесенную моду устанавливать власть над окружающими, превращая их в "петухов".) Но никакие они не гомосексуалисты: сегодня мальчишек насиловали, завтра - и вчера - девчонок, так что налицо гетеросексуальность. Но они знают, что гомосексуализм не в чести у закона и традиционным мнением признается презренным занятием (только для "петухов"), вот и стараются унизить побольнее, посильнее, поглумливее...
Настоящий Маньяк отличается от Мутанта еще и тем, что действует всегда в одиночку, в то время как мутанты предпочитают это скопом, кодлой, стаей, толпой, - лишнее доказательство того, что они не садисты в изначальном, от знаменитого маркиза идущем смысле слова, что не сладострастие, пусть в деформированной, искаженной форме, движет ими, а убийственная пустота не знающей, чем себя занять, души, смертельная скука и рано, губительно рано для несозревшего сознания утвердившееся убеждение во всемогуществе силы, одной только силы, без которой ничто на свете не в радость, включая и любовь женщины. По данным, полученным в МВД, четверть изнасилований носила групповой характер. Всего же из общего числа обвиненных в изнасиловании (данные за 1989 год) четвертая часть приходится на несовершеннолетних.
Уже пришлось отмечать относительность такого рода статистики: жертвы не спешат оповещать округу о своем позоре. Что касается несовершеннолетних и вообще молодых, тут любая статистика об изнасилованиях особенно резко расходится с истинным положением вещей. Достаточно указать на то, сколько дополнительных фактов изнасилований и покушений на них вскрывается, когда тех или иных мутантов, пошедших в конце концов на убийство, задерживают и изобличают в содеянном. Почему же, спрашивают следователи потерпевших и их родителей (в тех случаях, когда родители знали), не обращались в милицию, не сигнализировали, ведь можно было раньше их схватить? Ответ известен заранее, ответ один: "Нам здесь жить..." Тревожной, но все-таки благополучной - по сравнению с жизнью - статистике нельзя доверять и потому, что в среде мутантов принудительное сожительство, секс по приказу становятся нормой общежития, не того ростовского пэтэушного общежития, где мальчики насилуют девочек как хотят, где хотят и когда хотят, а всевозможных подростковых банд, стай, групп, где подруг пускают по кругу, где обмениваются ими, как видеокассетами,- это не насилие, это в порядке вещей, это норма людей определенного круга, определенного возраста.
Мутанты - сравнительно небольшая (хочется надеяться) часть нашей молодежи. Мутанты-насильники сами жертвы, жертвы общества с его культом силы, жертвы массовой культуры, разжигающей доходный костерок сексуального психоза. От проникающей радиации насилия они не были защищены слоями культуры и нравственности и потому деградировали, превратились в мутантов.
Сексуальное поведение людей меняется. Если мутанты сексуально распустились, то просто молодые, совсем не преступники, не криминогенный элемент, раскрепостились. Конечно, акселерация. Спору нет, либерализация сексуальной морали, секс стал более открытым и доступным, чем в послевоенные годы, когда в провинциальной тиши, сначала в однополом, а потом слегка разбавленном девочками классе взрастал автор книги о так называемом сексе. Для меня, для людей моего поколения, для тех, кто постарше, и тех, кто несколько моложе меня, как законченный моралист Александр Житинский, секс остался "так называемым". Может быть, и правы ученые, утверждая, что для всех поколений "в глубинах сознания он все чаще остается чем-то грязным, запретным и низменным". Не знаю, не уверен, не убежден. Глубины сознания темнее глубин океана. По моим наблюдениям, разумеется поверхностным, по моим опросам, конечно дилетантским, молодые воспринимают секс как дело естественное и посему нестыдное, как вещь открытую и потому незапретную, нетайную. Мы уже, увы, никогда не будем так естественны, как они, но у них еще есть шанс научиться смотреть на некоторые вещи не столь просто. Так называемый секс заслуживает того, чтобы воспринимать его легко, естественно, но без обескураживающей простоты. Не запретный - не значит не тайный. Животный магнетизм, не гипнотический, а магнитное тяготение Его и Ее, очеловеченное прикосновением душ, есть тайна, рядом с которой бледнеют, блекнут все разгадки гипнотического, суггестивного и даже экстрасенсорного воздействия. Это тайна двух, становящихся одним. Это свободное, вольное, никем не навязанное желание раствориться в другом, перетечь в него. Это тайная свобода. Это любовь.
Как и все хрупкое, все творческое, все свободное, любовь в нашем мире нуждается в защите. От циников. Растлите- лей-сластолюбцев. Тупых деловиков. Взволнованных пошляков. Ласковых дураков. Насильников-мутантов.
От последних особенно, ибо в их развратных, их глумливых объятиях она унижается вместе с унижаемыми жертвами, она оплевывается, она мутирует в нечто противоположное себе, где тайную свободу заменяет, замещает, вытесняет явное насилие, не осознаваемое таковым ни одной из сторон, где принуждение незаметно для человека становится убеждением (оруэлловский поворот темы, впрочем, без политического, идеологического подтекста). "С этими ребятами я ничем и не занималась. Только сексом". Миф? Да нет, вполне серьезное интервью из газеты "Смена", взятое старшеклассницей Еленой Федоровой у шестнадцатилетней ленинградской школьницы Риты, имеющей богатый опыт "подвальной любви", начавшей с того, что переспала в пятнадцать лет с веселым трепачом Лешкой из соседнего класса (по доброй воле, он только сказал, что если она не переспит, то его потеряет), а с его приятелями Сергеем и Костиком спавшей за деньги. Потом Рита ушла в другую компанию, где ребята были старше и денежней. Вот с этими-то она "ничем и не занималась, только сексом", потому как с Лешкой и его друзьями она помимо секса еще гуляла и на концерты ходила. Потом Рита с подругой на Некрасовский рынок поехала - там мужики отваливали за сеанс по двести целковых. Потом заболела...
В признаниях такого рода чувствуется фатальная обреченность. Я получил (после публикации в журнале нашего с С. Голодом диалога о сексе и культуре) несколько писем из Донбасса, Казахстана, Белгородской области о сексуальной распущенности как некоей норме существования подростковых групп, молодежных компаний, отторгающих - это в лучшем случае, а чаще всего "опускающих", то есть насилующих, - тех девушек, кто не боится потерять своего Лешку и не прыгает к нему в койку, чтобы познакомиться. Надо, приходят они к печальному выводу, или сидеть дома, обрекая себя на участь старых дев, или быть готовым к тому, что тебя принудят отдаться первому встречному, который тебя захочет. "В профтехучилищах у симпатичной, привлекательной девчонки нет шансов проучиться три года и остаться чистой... - пишет Л. З. из Донбасса. - Подлецы это делают без свидетелей. И никто не поможет". А одна двадцатилетняя девушка из небольшого южнорусского городка (она не разрешила ни город упоминать, ни свое имя называть) просит научить ее, как Спастись от изнасилования, если ей хочется и в ресторан, и в Дом культуры на дискотеку, и в парк культуры на танцы и в то же время хочется любить только по любви, а два эти "хочется" у них в городке просто несовместимы. В ожидании ответа от сведущих людей она, по ее словам, сидит дома и проклинает подлых мужиков...
"Опускают" не только тех, кто трясет подолом юбки на танцах, ходит по концертам, театрам и ресторанам, покуривает "травку" и попивает винцо в подвалах. Под каток мутантов попадают и девочки, возвращающиеся домой не позже программы "Время", не заводящие сомнительных знакомств, не общежитские, упорхнувшие из-под маминого крыла, а домашние, маменькины дочки, папины любимицы. Среди бела дня. В центре города. Не верите? Я тоже не верил, что подобное могло произойти в моей родной Карелии, занимающей, по данным МВД СССР, одно из первых мест в стране по преступлениям, связанным с изнасилованиями и покушениями на них (вместе с Белоруссией и Ярославской областью).
В декабре 1989 года выходящая в Петрозаводске молодежная газета "Комсомолец^ напечатала письмо одной девочки, написавшей Своему депутату. Эту девочку, не оставившую своих координат, долго искали, но безуспешно. В подлинности письма сомневаться не приходится.
"Сегодня я, отличница с примерным поведением, не пошла в школу... Я читала немало статей об изнасиловании, но никак не думала, что это может случиться со мной. А случилось... И средь бела дня. Началось все на остановке, посреди толпы. Подошли три парня "знакомиться", потом еще двое, и все вместе, играя, стали тянуть меня к домам. Я, дура, должна была кричать прямо на остановке, но сообразишь ли в такой ситуации? Закричала метра за три, но люди не реагировали, "играя" вместе с парнями. Я понимала, что все это будет происходить в подвале или на чердаке. У подъезда меня несколько раз ударили и потащили наверх... Обошлись даже без чердака, прямо на лестничной площадке. Мне уже было все равно. Казалось, что я сразу после этого умру... Но нет, жива, только зачем?..
Самое страшное, что это не единичный случай в нашем городе. Все это происходит после дискотек, да и, как видите, обычным белым днем. Эти подонки сказали, что мне еще "повезло", никто надо мной не издевался, просто их друг еще не прошел "крещения". Я никуда не иду из дома, болею, зная, что за "крещением" следует "причастие". О милиции не может быть и речи. Я боюсь выйти на улицу.
А мне нужно обратиться к гинекологу, хотя и этого боюсь, ведь врач сообщит в милицию.
...Смотрю в окно, как побежали на музыку девчушки из соседнего подъезда. Господи, неужели завтра с ними может случиться то же самое? Обращаюсь к вам, чтобы вы рассказали об этом педагогам и милиции и... помогли мне. Не знаю, что делать, ведь не умру же я только потому, что хочу этого! Заступитесь, ведь не отмыться теперь всю жизнь. И родители, и учителя даже не подозревают, "как хорошо в стране Советской жить". Почему у меня есть силы писать? Знаю, что я не одна. Слышала от подруг и одноклассниц, что многие проходят через это... А в чем я виновата? В том, что без мамы вышла на улицу? Меня мама до четвертого класса даже в школу провожала, не скрывала от меня ничего.
Помогите, умоляю, помогите, если не мне, то другим девочкам..."
Как помочь им, попавшим в страшную - трудно придумать хуже наказание - беду?
"Правда" вот пишет, что в Австралии очень здорово налажена служба реабилитации жертв сексуального насилия, восстановления психики пострадавшим от нападения маньяка женщинам. Но где Австралия и где Карелия? Конечно, не гоголевские времена, три года скакать (плыть на парусниках) теперь не надо, но все же далеко, и страна (материк), и условия обитания, да и есть ли что общего у австралийского Маньяка с советским, карельским Мутантом? Можно и поближе: в Москве создана анонимная группа "Женщины, попавшие в беду", где изнасилованным оказывается психологическая помощь в решении проблем, возникших в результате этой личной трагедии, где женщине не дают остаться одинокой в своих страданиях, где работа организована по принципу взаимопомощи, где используется духовная программа "12 шагов". Будем надеяться, что и в Карелии услышат голос своей молодежной газеты и сделают необходимые шаги для создания службы социально-психологической помощи с телефоном доверия, кризисного стационара.
Такие службы и стационары нужны и в других регионах нашей страны. Не только в Карелии, не только в Ростовской и Донецкой областях. Не только там, где вводят чрезвычайное положение и объявляют комендантский час. Всюду, где живут женщины, боящиеся мужчин, боящиеся насилия и устанавливающие сами себе комендантский час, не дожидаясь распоряжения центральных властей. Девушка 21 года, нормального телосложения (как она сама представилась), С. Кузина, корреспондент "Комсомольской правды", опубликовала в газете летом 1990 года заметку-исповедь "Одна. И без охраны".
"Я боюсь, - пишет она, объясняя свою постоянную угрюмость. - Мои немногочисленные эксперименты по улыбчивости приводили только к печальным последствиям: выпрыгиванию из неостановившейся электрички, бегству с препятствиями, практическому использованию приемов вольной борьбы... Моя угрюмость - защита. А еще в сумке я ношу маленький складной нож. Советовали запастись газовыми баллончиками - дорого. Дезодоранты - дефицит. В такси сажусь только на заднее сиденье. "Частников" не останавливаю. В лифты с мужчинами не захожу. Сама себе установила комендантский час: после десяти вечера сидеть дома. Причем закрывшись на два замка и крепкую цепочку. Я очень хочу быть сильной и обязательно запишусь в ушу или каратэ. А пока дома "качаюсь". Потому что я знаю, что есть много желающих меня или изнасиловать, или убить... Сегодняшнее расхожее слово "гуманизм" - имя политическое! Государство хочет стать добрым к своим согражданам: пе репрессировать, не убивать, не травить, не выгонять. Это замятинское "я боюсь" в тридцатых относилось к жестокости государства. Мой сегодняшний страх - перед человеческой озлобленностью, которая делает меня муравьем, не защищенным от туфли. У них продают пистолеты в магазинах. И бандиты, выбравшие жертву, никогда не знают, вооружена ли она. Я не призываю к открытой продаже оружия по талонам в наших универмагах. Но честно признаюсь, что коплю деньги, и если представится возможность приобрести газовый пистолетик - не откажусь. Моя милиция меня не бережет, а народ только любопытствует".
Может быть, действительно, избавляясь от части ракет, вооружить население огнестрельным оружием, а ликвидируя химическое оружие, продавать в магазинах по доступным ценам газовые пистолеты? Вот и всепроникающий "Взгляд" с вездесущим Политковским поставил эту проблему на всенародное телевизионное обсуждение, хотя приглашенные в студию "Взгляда" юристы довольно кисло отнеслись к идее ведущего передачи. Палка-то о двух концах... Не попадет ли оружие в руки убийц и насильников? Знакомые песни. А С. Кузину, установившую личный комендантский час, читатели "Комсомолки" в основном поддержали в ее намерениях стать сильной и советуют вооружаться - завести овчарку позлее, отрабатывать удары в пах на чучеле (спасибо еще, что на чучеле), носить с собой нож подлиннее да поострее...
Так что - вооружим всех поголовно и начнем истреблять насильников под корень? Которых изловим - оскопим, а кого и пустим в распыл на месте преступления, без суда и следствия, действуя в пределах необходимой самообороны?
Ох и лютый народ стал - я не о маньяках с мутантами, я о нас с вами, для кого и курицу зарезать - неподъемное дело. Насильникам-убийцам подавляющее большинство участников всевозможных социологических опросов требуют одного наказания - смертной казни (некоторые добавляют: "через повешение, и обязательно кастрировать"), а большинство из "подавляющего" готовы лично привести ее в исполнение.
До крайности доведены люди, если даже в мыслях своих позволяют себе быть палачами. До крайности.
Я против смертной казни, ибо, как давно заметили светлые русские умы, совестливейшие люди российской культуры (назову из многих "подписантов" воззвания "К русскому обществу" в начале нашего века В. Вернадского, В. Короленко, Д. Мережковского, А. Куприна, О. Книппер-Чехову, В. Комиссаржевскую, Н. Бердяева, Е. Трубецкого, Г. Плеханова) , "смертная казнь - это самое верное и испытанное средство извращения нравственного чувства человека, надежный способ разрушения общественной морали и путь к одичанию страны. Нельзя безнаказанно изо дня в день на глазах у толпы понижать ценность человеческой жизни!"
- Все это красивые и пустые слова! - выкрикнула мне в лицо петрозаводская журналистка Светлана Лысенко. - А коснись тебя самого, твоих близких, что ты сделаешь, а?
Не дай Бог! Я не знаю, что тогда сделаю... Но знаю, что общество, государство не может действовать в состоянии аффекта, руководствуясь чувством возмездия, и тем более по обыденной логике, согласно которой страшное, нечеловеческое зло должно быть изъято из человеческого обращения, то есть уничтожено. Путь к восстановлению нарушенной нормы идет не через новое ее попрание, уже от лица всех живущих в этой стране, от лица общества и государства.
В принципе это так, и есть, есть принципы, которыми действительно нельзя поступаться. Но и принципиальнейший противник смертной казни, гуманист из гуманистов, живое воплощение человеческой нормы, человеческой нормальности Владимир Галактионович Короленко сделал в дневнике запись от 10 апреля 1919 года о том, что третьего дня ночью опять вырезали семью, хозяина убили, жену и дочь изнасиловали, а потом зарезали, выпили водку и преспокойно удалились поутру и не разысканы. "Пока чрезвычайка озабочена старьем, бывшими генералами, как Бураго, и расстреливанием шкурукаевых землеробов, - помечал в дневнике старый русский писатель, живший тогда в Полтаве, - обыватель отдан на жертву разбойникам. Но против смертной казни таких зверей - даже я не возражаю, раз они пойманы, что бывает редко".
Такой у моей знакомой Светланы, очень мягкой и доброй, очень женщины, готовой, впрочем, всех этих маньяков-мутантов собственными руками удушить, оказался неожиданный союзник. Но ведь даже по нашему закону, где смертная казнь предусмотрена за многие преступления, не только за такие бесчеловечные, как убийства, сопряженные с изнасилованиями, нельзя лишить жизни лиц, не достигших совершеннолетия. А четвертая часть насильников, напомню,- несовершеннолетние. Не все, понятно, они убийцы, но есть и убийцы. Но даже их даже наш суровый закон не позволяет поставить к стенке.
Гражданин по фамилии Маняк становится все образованнее и в своем варначестве все изощреннее. Его младший соплеменник по прозвищу Мутант все больше молодеет и, будучи весьма несовершеннолетним, делается все совершеннее в глумлении над своими жертвами.
Мы привычно обращаем взоры в сторону милиции, хотя С. Кузина уже не надеется на нее. Но милиция, даже если ее оснастят не хуже американской, не сможет сделать то, чего недоделало все общество. Мутантов вывели не органы внутренних дел. Это сейчас МВД призывают, его обязывают - и совершенно справедливо - лучше заниматься предупреждением преступности среди несовершеннолетних, среди молодых (в диапазоне от 14 до 29 лет). И оно занимается этим. В стране создана новая служба по профилактике преступности среди несовершеннолетних. Ей из управления исправительно-трудовых учреждений передаются воспитательно-трудовые колонии с благой целью вытравить из мест наказания и перевоспитания тюремную атрибутику, чтобы уголовный элемент был лишен возможности набирать себе смену...
Столкнувшись со злом в его бытовом, уличном обличье, мы привычно обращаем взоры в сторону милиции. И когда милиция недорабатывает, не срабатывает, плохо нас оберегает от мутантов и маньяков, мы не менее привычно находим другого "крайнего", и этот крайний, вечно виноватый во всех наших передрягах, - социум, среда, наши ненормальные общественные условия. Вот и автор выпустил в разных главах книги немало стрел в эту гигантскую мишень (размеры мишени таковы, что промахнуться невозможно). Ложнонаправленное наше человеколюбие, человекопоклонство мешает нам признать, что далеко не всегда виновата отвратительная среда, которая-де заела хорошего человека, что не только стечение особо сложных обстоятельств внешнего порядка, крайне неблагоприятных общественных условий превращает доброго (но так ли это?) по своей природе человека в деспота, насильника, садиста.
В начале этой главы я позволил себе, когда писал о последнем пределе сладострастия, процитировать маркиза де Сада, писателя и философа, чье 250-летие со дня рождения в 1990 году прошло у нас в стране почти незамеченным. А ведь, как пишет, пожалуй, единственный у нас исследователь творчества Сада Виктор Ерофеев, Сад - фигура всеевропейского, общемирового масштаба, и его влияние на то, что с нами происходит, исключительно глубоко. Однако "в России Сад до сих пор фактически не открыт, как до революции, так и после, - это абсолютно табуированная фигура". Между тем во многих наших злоключениях, в том числе в отступлениях от феномена нормы, не разобраться без учета опыта этого монстра и злодея (хотя, по свидетельствам его биографов, людей он не убивал) и одновременно замечательного писателя и глубокого мыслителя. Дело не только и не столько в том, что гениальное перо больного человека зафиксировало механизм болезни, названной его именем, и позволяет человечеству как-то управляться с ней. Сад раскрыл логику порочных страстей, показав, что человеческая природа гораздо сложнее, чем принято думать. "Садистский мир весь построен на страсти, что свойственна довольно большому проценту человечества: на самоутверждении не для других, а за счет других. Механизм такого самоутверждения изучен Садом досконально, по своей психологии он достаточно примитивен - и Сад интересен не как психолог. Он интересен как человек, который довел эту страсть к насилию до логических выводов, показал, насколько она заключена в нашем существе глубоко и серьезно".
Изучение Сада (и параллельное изучение нашей действительности) привело критика и прозаика Виктора Ерофеева к выводу: "Самое страшное, что ко злу мы относимся несерьезно. Мы считаем зло явлением преходящим, относительным, а добро - абсолютным. Но когда начинаешь анализировать - а наше общество дает огромное количество примеров, главное иметь только чистую, незамутненную голову, - то видишь, что дело вовсе не в том. От любого кассира в магазине до крупнейшего начальника все просто заражены бациллой садизма. И не потому, что они угнетены, в несчастных условиях, а просто садизм доставляет удовольствие. Когда начальник тыкает подчиненного, а тот должен ответить "вы", - это уже садизм. Это даже не форма показа власти (у него предостаточно других способов для этого), а именно форма садистского наслаждения: унизить человека совершенно просто так. И у нас все общество построено на этом. А Сада - не знаем. Парадокс".
Тут можно бы и поспорить, чего в нашем повседневном садизме больше - того, что от нашего существа, или того, что от нашего общества, условий, воспитания (да и как это вычленить в живом человеке, общественном, политическом "животном")? Но от "заевшей среды" у всех нас давно уже оскомина. Сосредоточив критический огонь по социуму, пристреляв эту гигантскую мишень, мы продолжаем захваливать человека, как завещали нам французские просветители и наши революционные демократы. "Гуманисты захваливают человека, а что в таком случае происходит, известно. На самом деле, когда говоришь о человеке хуже, чем гуманисты, это не значит, что человека не любишь. Это попытка увидеть и спасти как раз реального, а не вымышленного человека... Недооценивать в человеке количество реального зла - это все равно, что недооценивать количество заражения и продавать фрукты, выращенные в Чернобыле".
Что касается реального зла, позвольте снова воспользоваться бездонной копилкой "600 секунд".
18 апреля 1990 года, когда я сделал первый подготовительный набросок к этой главе, через три дня после Пасхи, день в день с принятием решения сессией Верховного Совета СССР по Гдляну - Иванову, Невзоров потряс даже приученного к самой черной чернухе зрителя. Он поведал в "Секундах" сразу о трех случаях сексуального насилия: 18-летняя девушка, спасаясь от насильника, выбросилась из окна общежития и, переломанная, лежала в реанимации, откуда и велся репортаж; художник-кооператор был задержан при изнасиловании в подъезде девицы в особо извращенной форме; какой-то гад, вышедший освежиться на Литейный из ресторана "Волхов", каким-то образом заманил в подъезд соседнего дома проходившую мимо девушку и сначала в подъезде изнасиловал ее, а потом на чердаке убил, нанеся 65 ножевых ран.
Не успели мы перевести дух, как следующим вечером Невзоров обрушил на нас еще один сюжетец-кошмарец - 23-летний Д. ночью изнасиловал родную сестру 19 лет. "Чурбан не сработал", - сказал он, постучав себя по башке, в микрофон ведущего.
Чурбан не сработал - и вся недолга.
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов активная ссылка обязательна:
http://heshe.ru/ 'Библиотека о взаимоотношениях полов'