Личное. Улица Халтурина

Рассказ о романе

Всякий берущийся писать на эту тему должен быть готовым ответить на вопрос, в чем, собственно, его личный интерес, почему он пишет о сексе. Кто-нибудь обязательно спросит. А если никто не спросит, сам себя неизбежно спросишь. А когда спрашиваешь сам себя, то думаешь: все дело в том, что на 19-й пункт "Опросного листа" Макса Фриша из его дневника ты ответил безапелляционным "нет", а на 21-й - столь же безапелляционно: "Всё".

Напомню запамятовавшим эти вопросы: "Можете ли вы представить себе мир без женщин?" и "Что вас восхищает в женщинах?"

Ответ исчерпывающий я получил совершенно случайно, когда в кооперативном киоске у станции метро "Удельная", торгующем календарями с неодетыми девушками, значками с изображениями очень популярных и очень непопулярных политических деятелей, колечками, сережками и прочей бижутерией, купил два выполненных фотоспособом секс-гороскопа и, найдя свое созвездие (я - "Весы"), с первой же строчки все про себя понял: "Секс является его навязчивой идеей..." Я, может быть, и не сразу поверил бы, но к этому времени, после выступления в телевизионном "Пятом колесе" с комментариями почты по авроровской "Интердевочке", главный редактор журнала и редактор телестудии уже получили письмо разгневанной читательницы повести и зрительницы передачи, требующей автора повести привлечь к суду за оскорбление советских женщин, а заведующего отделом из "Авроры", выступавшего по телевидению, лечить как сексуального маньяка.

Гороскоп лишь подтверждал диагноз 35-летней М. с 15-й линии Васильевского острова.

Почтовый роман с читательницами и читателями, начавшийся публикацией "Интердевочки", был продолжен после выхода на экраны страны фильма "Интердевочка". Почему- то они продолжали посылать письма - уже о фильме - не в Москву, на студию "Мосфильм", а в Ленинград, на улицу Халтурина, 4, где размещается редакция журнала "Аврора".

Экранная версия истории Тани Зайцевой, улетевшей из приходящего в упадок родного Питера в благоденствующую Швецию под рвущую душу старинную русскую песню о бродяге, переехавшем Байкал, исполняемую мощно звучащим слаженным хором, душеспасительная история о ностальгии, испытываемой нашим человеком за рубежом, вызвала немалый интерес публики. Мне, правда, показалось, что пик интереса к судьбе одноименной героини и ее товарок, вызывающе независимых и обескураживающе жалких, пришелся на время сразу после авроровской публикации, что того ажиотажа уже не было, хотя все признаки успеха налицо: две премии на престижном кинофестивале в Токио, исполнительница главной роли в фильме Елена Яковлева в результате опроса зрителей, проведенного журналом "Советский экран", признана лучшей актрисой года, народ валил валом в кинотеатры... Критика, правда, ленту приняла без особого восторга, зоилы из наиболее ядовитых обзывали интердевочку интердурочкой, упрекали авторов фильма в спекуляции на низкопробной теме, конъюнктурщине, дурном вкусе и прочих грехах, в которых привычно упрекают всякого художника, кто набирается духа и заглядывает в "яму".

Наиболее обстоятельный разбор ленты, на мой взгляд, сделал Виктор Гульченко в первом номере за 1990 год журнала "Искусство кино". Тех читателей, кто требовал от меня как от журнального редактора "Интердевочки" высказать свое мнение по поводу фильма, спешу отослать к этой статье, названной "Стокгольм слезам не верит". Уже из названия ясно, что "Интердевочка" будет сопоставлена с картиной "Москва слезам не верит", получившей в былые времена за океаном почетнейший кинотрофей - "Оскара". ""Москва слезам не верит" и "Интердевочка" создавались разными художниками в разную общественную пору, но с одинаковыми примерно намерениями: не "сказку сделать былью", а наоборот - быль уподобить сказке, - пишет кинокритик. - "Москва слезам не верит" остановилась на застойной эпохе. "Интердевочка" шагнула ближе к нынешним дням. И если первая картина обеляла будто бы "белую" действительность, то вторая уже обеляет действительность "черную". Таким образом, вослед за сменой эпох романтизированная "белуха" уступила место романтизированной "чернухе"". Гульченко не ругается, не изгаляется, не пляшет на костях авторов - спокойно, убедительно, толково он разбирает фильм: ""Интердевочка" сработана по законам эстетики ширпотреба или, во всяком случае, стилизована в духе этой эстетики... В стране правит бал Великий Дефицит. Призывы о свободе слова здесь то и дело заглушаются требованиями свободы мыла и свободы колбасы. На этом балу Тодоровский и повстречал свою "интер" - Золушку. И нет ничего странного, что она ожидает "принца со стороны" - оттуда, где ширпотреб он и есть ширпотреб, а "повышенный спрос" - нормальный рыночный спрос, где загнивание еще не окончательно победило процветание. Фильм Тодоровского - и выражение мещанского обыденного сознания, и его торжество, ибо он и делает популярную грезу населения цветной двухсерийной былью, материализует ширпотребное страдание, дает выход ширпотребному чувству. Да уж воистину: и проститутки "чувствовать умеют"".

С подходом критика Гульченко к картине режиссера Тодоровского я солидарен. Не могу только согласиться с тем, что это "фильм Кунина и Тодоровского", как несколько раз называет его автор статьи "Стокгольм слезам не верит". Кинематограф - режиссерское искусство, фильм - это детище режиссера, отпечаток его души, отражение масштаба его личности, его мышления. Поэтому и упреки критика, и приз в Токио - это режиссеру Тодоровскому, а не сценаристу Кунину.

Писатель, кинодраматург, сочинивший историю про Таню Зайцеву, не узнал, по моим сведениям, свою героиню. Ему показалось, что его история жестче, резче, страшнее, хотя, справедливости ради, замечу, что мелодраматичности и у него в киноповести хватало, и ностальгическая тема была заложена в сценарии. Но то, что у Кунина было намеком, звучало пиано, загремело у Тодоровского крещендо, во всю мощь народного хора. Впрочем, Бог им судья, режиссеру и сценаристу. Читатели и зрители, приславшие письма в "Аврору", настаивают, чтобы я выступил тут третейским судьей, но, поблагодарив за доверие, вынужден от судейских функций отказаться. Как-никак я лицо заинтересованное, приложил руку к журнальной публикации "Интердевочки", так что заведомо не могу быть объективным в этом споре. Тут, помимо всего прочего, мы (имею в виду "Аврору") плохую службу фильму сослужили, притянув первую нагонную волну интереса публики, самую высокую, к литературному первоисточнику, от которого автор картины - режиссер - стремился уйти, по-моему, как можно дальше, стремясь возвысить и облагородить тему. Впрочем, не судить так не судить...

Кунинская же "Интердевочка" безвизово и беспошлинно путешествует по миру. Сиротски одетая, худенькая (всего-то шесть авторских листов), в мягкой обложке, на неважной, чуть ли не газетной, бумаге, такой она предстала читателям в виде книги в столичном издательстве "Молодая гвардия". Потом еще несколько ее двойников такой же "упитанности" и в столь же убогом наряде появились в нескольких наших местных издательствах. Когда же автор показал мне солидные тома в переплетах, с яркими суперобложками на немецком, французском, итальянском, английском языках, вышедшие в странах Западной Европы, в Америке, я не узнал нашу Золушку в фирменном прикиде, похорошевшую, посвежевшую, перешедшую с полуголодной диеты на вкусную и здоровую пищу, не узнал и спросил автора, не написал ли он продолжение "Интердевочки", раза в четыре превышающее журнальный вариант. Автор заверил, что не дописал ни строки, и советовал обратить внимание на шрифт, поля, бумагу и переплет Шрифт был крупный, поля широкие, бумага белая и твердая, как накрахмаленная манишка, переплет, как в энциклопедии... В Китае тоже вышла "Интердевочка" отдельной книгой. Ее описать не берусь - не видел. И как называется, не знаю. Дело в том, что за рубежом не всем понятно, что такое "интердевочка". Можно, конечно, догадаться по вульгарной красотке на обложке, прячущей под ажурный чулок мятые доллары, что рассказ пойдет не о сокровищах Эрмитажа и даже не о рекламе дамского белья. Но есть обложки и вполне пристойные, с налетом загадочности - красивая фемина в ажурных перчатках с "феминой", зажатой в пальчиках, в черном, в полоску блайзере, с нарисованными эллипсообразными глазами под тенью черной широкополой шляпы. И название: "Девочка из "Интуриста"", это Франция. Или - "Женщина на экспорт", Голландия. Немцы и итальянцы соблюли буквальную точность, у них на обложке "Intergirl", то есть "интердевочка". А есть еще издания польское, болгарское, чехословацкое, югославское, в Соединенных Штатах повесть вышла в массовой серии, в Китае уже и второй перевод появился, еще одна "Интердевочка", но я и ее не видел...

Не видно конца моему почтовому роману с читателями. Теперь уже не интердевочки волнуют наших читателей, а секс. Секс и культура. Кого больше - секс, а кого - культура. Первые, прочитав в "Авроре" диалог "Секс и культура", сразу же взялись за перо: мало секса, много общих рассуждений, философствований про культуру, любовь, душу, это мы слышали, надоело, побольше техники, дайте основные позиции и т. д. Вторые вежливо упрекают нас: слишком много секса, а культуры мало, что же до любви, уважаемые социолог и журналист, вы совсем про нее забыли, а ведь любовь - это грандиозно, это прекрасно, это божественно, любовь есть Бог, а вы ее забыли. Упреки не всегда вежливые и справедливые - о любви мы тоже говорим. Наиболее сердитое письмо, отражающее умонастроение немалой части читателей, в первую очередь матерей, у которых есть дочери, прислала мне с настоятельной просьбой показать его моему собеседнику С. Голоду читательница из Харькова. Письмо не анонимное, есть подпись и подробный почтовый адрес, но отправительница не разрешила назвать свое имя, "так как тема весьма деликатная". Абсолютно согласен: деликатная. Но тема и общеинтересная, волнующая не только харьковчанку, дочь которой только что окончила 10-й класс, но и других матерей, дочерей в нашей стране (полагаю, что и отцов и сыновей тоже), поэтому основные положения этого письма я воспроизведу, опуская лишь эмоциональные перехлесты и переборы с обвинениями в наш, и не только наш с С. Голодом, адрес.

"Довольно страшно было читать вашу публикацию "Секс и культура". Почему? Потому что С. Голод в очень интеллигентной форме и очень подробно объяснил нам, что деток наших уже с детского сада следует грамотно обучать способам удовлетворения похоти. А почему, собственно, "это" называется вполне приличным и далеко не всем понятным словом "секс"? Почему не пользоваться русским словом "похоть"? Не очень прилично? Срамно звучит? Но ведь именно о "революции" в области удовлетворения похоти и идет речь в вашей публикации. Что же тут стесняться, давайте называть вещи своими именами! Тогда, может быть, не потребуется растлевать детей с младенчества? И мы вспомним, что интимная близость - это таинство для двоих, а не весь экран при 600 и более зрителях, это отношения, зарождающиеся у нравственных людей не ниже, а выше талии! (Простите!) Вспомним, что не с похоти и грамотно преподанных методов случки нужно начинать воспитание наших детей, а с детского сада дни и ночи, не уставая, учить их ЛЮБВИ! Во всей вашей публикации едва ли найдется несколько крох о любви! Только о похоти!.. И не называйте меня ханжой, я совершенно нормальный человек, но то, что вы делаете, - преступление! Вы учите молодых жить "без черемухи"! Вместо того чтобы со всех амвонов проповедовать любовь, возводить храм на этом понятии, чтобы любой разговор на любом уровне начинался с глагола "любить" и им кончался, то есть всеми возможными средствами поднимать на должную высоту нравственность... вместо всего этого - животная сущность человеческой личности и способы ублажения ничем не облагороженных низменных инстинктов!!! Ведь от всего этого недолго и с ума сойти! Уверяю вас, Гумилев (я читала о его любви с Анной Андреевной) и Бердяев (его письмо к будущей жене весьма красноречиво) просто упали бы и умерли на месте, если попали бы на сеанс "Маленькой Веры", "Однажды в Америке" или "Легенды о Нарайяме", где полный зал молодых людей обоего пола не может дождаться окончания злачного действа, чтобы добежать до ближайшей подворотни или подъезда... И это у нас называется сексуальным воспитанием!.. Проповедуют партнерство в постели, как будто это гольф или бридж. Вместо ЛЮБВИ!

Моя дочь только что окончила 10-й класс. Мы с ней очень близки, она всем делится со мной, как с близкой подругой. Внешне она очень хороша собой. Фортепиано, стихи - в общем, в душу этому ребенку было заложено много "черемухи". И что же? Пламенные воздыхатели, которые форменными брюками натирали пол в школе, ползая перед ней на коленях и клянясь в любви до гроба, теперь, после выпускного вечера, за свое драгоценное общество требуют платы "натурой", а не хочешь - сиди дома, ходи в кино с мамой и папой. Вот так! Рядом столько желающих... И эти двуногие самцы 17 лет от роду каждый день демонстрируют новую уличную девку, единственное достоинство которой - быстро раздевается... Так что плоды вашего просвещения налицо! С. Голод, проведите референдум! Родители вам скажут, что ЛЮБВИ надо учить, а не грамотной случке!"

Надо перевести дух: читать было хоть и тяжело, но все-таки легче, чем переписывать. Невольно проникаешься, пропитываешься проповедническим пафосом, обличительным духом, хочется достать меч из ножен и разить растлителей мечом и пиками восклицательных знаков! Но иронизировать не хочется, у писавшей это письмо харьковчанки настоящая боль, подлинное чувство, и пафос ее в самом главном - в необходимости возвышения любви и нравственности в нашем обществе - я разделяю.

Действительно, нужно, чтобы любой разговор на любом уровне "обо всем этом" начинался глаголом "любить" и им кончался. А разве в книге про так называемый секс не так? Разве сейчас, заключая, но не завершая тему (вечную, бессмертную, не могущую завершиться, пока живо человечество), я не о любви пишу, говорю, думаю? Разве не глагол "любить" в одном из эпиграфов, предпосланных книге? Тоже, кстати, из письма, пришедшего в "Аврору" из Донецкой области. Но соседка харьковчанки по региону, также отстаивающая любовь как высшую ценность бытия, не противопоставляет секс-похоть и высокодуховную, высокоморальную любовь и призывает нас продолжить эту тему - секса и культуры - в журнале. У нее тоже дочь, не выпускница школы, поменьше, ей 13 лет. Ее (маму) не пугают разговоры о технике секса (о чем, кстати, пока у нас и речи не было, так что обвинения в обучении "грамотной случке" явно не по адресу), но она хотела бы обратить внимание сексологов-мужчин, чтобы они помогли понять всем - и мужчинам и женщинам: "Наслаждения (не хочу писать "удовольствия" - это как-то принижает отношения) можно добиться только тогда, когда в душе есть потребность не взять, а отдать. Естественно, когда есть взаимная потребность. И мужчинам нужно считаться с тем, что в женщине только тогда просыпается желание, когда присутствует чувственный и душевный комфорт. А говоря проще: женщина должна, любить, иначе единства в постели не добьешься никакими пируэтами".

Женщина должна любить. Мужчина должен любить. "Любовь, что движет солнца и светила", - сказано у Данте. "Бог есть Любовь", - сказано у евангелиста Иоанна. Но любовь не есть Бог, и не правы читатели, "подбрасывающие" нам эту мысль. Если из любви сделать Абсолют, если любовь к своему ли народу, к идее ли, к благородным идеалам, к близкому, родному ли человеку абсолютизировать, возвести в степень главной ценности, не нуждающейся в остальных ценностях, принеся все другое в жертву на алтарь все вобравшей и все поправшей такой любви, то придешь неизбежно, какими бы искренними чувствами, побуждениями ни был движим, к крайности, отрицанию, ожесточению, ненависти, насилию.

Об этом хорошо сказано у английского философа, богослова, писателя нашего века, преподавателя Оксфорда и Кембриджа, младшего современника великого Честертона Клайва Льюиса в его наконец-то вышедшем на русском языке сочинении "Любовь"; из этого трактата я и взял эпиграф о так называемом сексе, к которому схоласты и доктринеры, присвоившие себе право вещать от имени человечества, учат нас относиться с неверной серьезностью. Это не значит, что к сексу, к сексуальной любви надо относиться несерьезно. "Среди прекрасных и трудных тонкостей жизни есть и такая: надо очень серьезно относиться к некоторым вещам и принимать их легко, как игру", - пишет английский философ.

Легко, то есть естественно, радостно воспринимать (прежде всего на личном уровне) и серьезно относиться (и обществу к делам двоих, и двоим друг к другу и к нормам общества) - удачная, по-моему, практическая рекомендация всем, кто хочет жить и любить. Жить любя, ибо только так можно выжить и сохранить себя, свою душу, свою связь с миром в наше тревожное, кризисное, политизированное время.

Помните красивую женщину с агатовыми глазами, майора рижской милиции нравов, ее иронически-раздраженное наблюдение над соотечественниками: "Все только и занимаются сексом и политикой, не разбираясь ни в том, ни в другом"? Кое-кто хотел бы, чтобы сексом - "грязным", "греховным" - наши люди не занимались. Сие, однако, не в нашей воле. Природа устроила мудро и хитро: мужчина - полчеловека и женщина пол человека, и от соединения полов, половинок зависит судьба человека, личности. Но если любить люди не переставали в самые мрачные времена, когда над страной были простерты крыла в тысячу раз страшнее совиных крыл Победоносцева и любовь двоих была едва ли не единственным островком свободы в архипелаге ГУЛАГ (полюбить никакой грозный начальник не заставит, он только может угрожать, как в шаламовском рассказе: "Век тебе живой п... не видать"; да и тебя по приказу никто не полюбит), то с политикой все обстояло куда сложнее. Какая там политика, какое там волеизъявление народных масс, самоуправление, когда есть вождь, есть единственная партия, направляющая и руководящая сила общества...

Теперь другие времена, времена, говорят, политического плюрализма. Власть кое-где берет народ в лице выбранных им Советов. Заседают парламенты. Принимают решения, одних пугающие, других приводящие в восторг. Жизнь предельно насыщена политическим электричеством. Какое-то время это возбуждало, заставляло расправлять плечи и держать голову высоко поднятой. Но долго находиться в такой позе тоже как-то неловко, хочется и расслабиться, и посозерцать, и подумать: из-за чего, собственно, шум, и надо ли так громко, и о том ли надо?..

Интеллигентные люди, широко мыслящие, уважающие свободу и демократию, не какие-нибудь зубры замшелой ортодоксии, то и дело высказывают недовольство - нужно перестать политизировать жизнь. Всегда старавшийся держаться подальше от политики, тут я чувствую себя обязанным возразить. Нет, я не воспылал любовью к политике: это и особое наклонение ума, и дар, и общественный темперамент, и оптимизм натуры - все, чего я лишен. Но надо же, уважаемые коллеги, уставшие от чрезмерной политизации жизни, понять, что никто ее сознательно не политизирует, что наше общество, выбираясь из трясины, переживает период возвращения к норме, догоняет кое в чем оторвавшееся передовое человечество, а все это невозможно без пробуждения к жизни миллионов людей, то есть без политики. Я согласен с тем, кто утверждает, что политизация жизни лишает ее многоцветия красок, засушивает, рационализирует. Но не могу согласиться, что на основании этого мы можем себе позволить высокомерно отвернуться от политики и перестать действовать как граждане. Не можем пока. Не можем еще. Не так хорошо и свободно живем, чтобы бежать политики. Отнюдь не обязательно заниматься политикой, заметила французская писательница Франсуаза Саган, лишь в демократическом государстве, а там, где с тоталитаризмом еще окончательно не покончено, слово должно служить восстановлению демократии. Можем ли мы сказать, что нам уже совсем не надо заниматься политикой, что у нас уже не демократизация, а демократия, не гласность, а свобода?.. Вне этой ценности, вне стремления к ней нет ни политики, ни любви.

Любовь к человеку только тогда не носит ложный характер, когда она соединена с любовью к истине и красоте.

Весной 1924 года Михаил Михайлович Пришвин записал в своем дневнике: "Красит человека только любовь, начиная от первой любви к женщине, кончая любовью к миру и человеку, - все остальное уродует человека, приводит его к гибели, то есть к власти, понимаемой как насилие над другим человеком".